все равно, какой по счету любовницей она была у Клаудио. Какая разница, что свело их вместе? Жюльетт чувствовала только одно непреодолимое желание: переспать с Клаудио.
Она не заметила, как он разделся. У него было чудесное тело и темная кожа. Он был как раз таким, чтобы влюбиться.
Жюльетт и Клаудио любили друг друга до поздней ночи. И только когда над крышами города забрезжил рассвет, они уснули, крепко обнявшись.
Жюльетт разбудил звон посуды. Через стеклянные двери террасы светило солнце. С улицы доносился слегка приглушенный шум: гудели машины, трещали мотороллеры. Клаудио, уже одетый, готовил завтрак.
Пока Жюльетт осматривалась в комнате и разыскивала свои вещи, перед ее глазами всплыли эротические картинки прошлой ночи. Но прежде чем она успела засомневаться, правильно ли поступила, в дверях появился Клаудио и воскликнул:
— Доброе утро, Джульетта! Завтрак готов. — С этими словами он поцеловал ее в губы и обнял.
Хвали день к вечеру, а красивую женщину утром. Джульетта, подумал Клаудио, была именно такой женщиной. Даже без прически и макияжа она казалась ему восхитительной.
Жюльетт ненадолго скрылась в ванной комнате. Когда она вернулась, на террасе был уже накрыт стол. Пахло крепким кофе и поджаренными тостами. Во время завтрака, проходившего сначала в молчании, Жюльетт не решалась поднять на Клаудио глаза.
— Ты жалеешь? — тихо спросил он.
— С чего ты взял? — ответила Жюльетт вопросом на вопрос и с вызовом посмотрела на него. — Это было чудесно, — улыбнувшись, добавила она.
— Ты так молчалива. Я что-то не так сделал?
Жюльетт накрыла его ладонь своей.
— Все в порядке, Клаудио. Поверь, мне не хотелось бы, чтобы прошлой ночи не было. Просто все произошло так внезапно. Я ведь тебя совсем не знаю…
— Мы занимались любовью, Джульетта. Мне кажется, что я знаю тебя целую вечность. Ты сердишься?
— Да нет же. Пойми меня правильно. Да, мы переспали, но после этого мы не стали ближе.
Клаудио кивнул и заметно погрустнел. Жуя свой подгоревший тост, он вдруг с болью понял, что Джульетта для него недосягаема.
— Значит, этого больше никогда не будет? — спросил он, стараясь не смотреть на нее.
Жюльетт бросила взгляд на Тибр, на город, окутанный утренней дымкой. Весенний день обещал быть солнечным. Борясь с собой, Жюльетт размышляла над тем, что ответить Клаудио. Она не хотела, чтобы он напрасно надеялся. С другой стороны, мысль о том, чтобы вот так просто бросить его, казалась ей невыносимой. Она хотела видеть его — и не раз.
— Дай мне сутки на размышление, — сказала она наконец. Это предложение прозвучало почти как извинение. И она спросила себя: «Зачем я это делаю? Зачем я так строга к себе? Он хочет этого, я хочу этого. В чем же дело? Может быть, в том, что я, несмотря ни на что, по-прежнему люблю Бродку?»
— Сутки. В таком случае мы увидимся завтра утром?
— Скажем, завтра вечером.
— Мадонна, так долго ждать? — Клаудио вздохнул. — А где мы встретимся?
— В отеле «Эксельсиор».
Клаудио пора было на работу.
А у Жюльетт созрел план…
Глава 7
Клиника Коллина находилась в южной части города, на высоком берегу Изара и, по мнению богатых пациентов, была лучшей. Совсем немногие знали о том, что глава клиники был алкоголиком, поскольку Коллин за свою долгую, зависимую от алкоголя жизнь выстроил вокруг себя надежный щит из оплачиваемого молчания и хорошо спонсируемых карьеристов.
После того как Жюльетт исчезла среди ночи, Бродка сначала подумал, что она вернулась к себе домой. Но на все его звонки Коллинам никто не отвечал, поэтому он решил навестить профессора в клинике.
Ни пожилому портье в темно-синей униформе, ни строгой медсестре в накрахмаленном халате не удалось выпроводить посетителя. Когда Бродка вошел в приемную Коллина и потребовал аудиенции у профессора, туда сразу же ворвались двое санитаров. Но прежде чем они успели за него взяться, в дверях появился профессор Коллин. На нем были белые брюки и белая рубашка.
Узнав Бродку, он сказал своим людям:
— Все в порядке. Господин Бродка — друг семьи.
Оба санитара и секретарша, симпатичная брюнетка, недоверчиво поглядели на Бродку и, после того как Коллин с наигранной вежливостью проводил его в свой кабинет, остались за дверью.
— Я вас не звал, — довольно резко начал Коллин, жестом приглашая Бродку присесть, — но раз уж вы здесь… пожалуйста, присаживайтесь.
— Спасибо, я не отниму у вас много времени.
Бродка опустил руку в карман и бросил на стол револьвер Коллина.
— Может, вы будете столь любезны и объясните мне, что это значит?
Поглядев на оружие, профессор скривился.
— Ах, как нехорошо, как нехорошо, — с иронией произнес он, но при этом старался сохранять спокойствие. — Кажется, я забыл его у вас.
— Дело не в этом. Мне гораздо интереснее другое: зачем вы вообще принесли в мой дом револьвер?
Коллин поднялся и перегнулся через стол.
— Чтобы быть до конца честным, — приглушенным голосом ответил он, — я скажу правду. Я хотел вас застрелить.
Бродка потерял дар речи. Он ожидал, что Коллин станет выкручиваться, начнет рассказывать басни. Но о том, что профессор скажет ему правду, он даже не думал.
— Вы считаете, это правильный путь, чтобы вернуть Жюльетт? — произнес он после паузы.
— Конечно нет, — ответил Коллин, — но если я не могу быть с ней, то пусть никто не будет. И в первую очередь вы.
— Очевидно, вы предполагали другой сценарий вечера.
— Можно сказать и так. Думаю, Жюльетт раскусила меня с самого начала, когда поставила на стол вино. А вы и я — мы вели себя как дети малые. Или вы уже забыли, что мы играли в кости на Жюльетт? — Профессор неестественно засмеялся.
— Вам жаль, что вы не выстрелили?
Коллин подошел к окну и выглянул на улицу.
— Видите ли, господин Бродка, для этого требуется немалое мужество.
— И оно оставило вас в последний момент?
Коллин обернулся и молча уставился на Бродку.
Тот покачал головой.
— То есть вы были готовы к тому, чтобы бросить все это? — Александр обвел рукой кабинет.
Коллин не спускал с Бродки глаз. Губы его сузились в линию. Бродка словно почувствовал, что происходит у него внутри, и уже не ждал ответа на свой вопрос. Коллин был серьезен, невероятно серьезен. На письменном столе по-прежнему лежал револьвер. Оба мужчины, ненавидевшие друг друга, были от него на одинаковом расстоянии. Они напряглись, словно животные перед прыжком.
Судя по тому, как выглядел профессор, нервы его были на пределе. Правый уголок рта подрагивал, выдавая сильное внутреннее напряжение. Бродка, наоборот, внешне оставался спокойным и был уверен в
