– Меньше, чем правда? – предполагаю я, пытаясь понять его. – Полуправда?
Он кивает, хватает меня за предплечье и наклоняется ко мне, чтобы поцеловать в обе щеки. Его глаза сверкают. Я даже представить себе не могу, к чему все это.
– Мне жаль, – говорит он. – Вы понимаете? Она говорит, а я делаю, но не знаю. Мне жаль. Это мое одно слово.
– Лиман ведь убил мою жену, верно? – спрашиваю я, желая убедиться, что никакой путаницы не возникло.
– Да.
– И я собираюсь убить его.
– Да.
– Значит, проблемы нет?
– Нет, – подтверждает Владимир. – Проблемы нет. Но я говорю: мне жаль. Что не знал.
– Об этом не волнуйтесь, – отвечаю я, снова поворачиваясь к гаражу. У меня нет времени выяснять, что его беспокоит. – Вы прощены.
Внутри гаража воняет дымом, дерьмом и пропаном: в углу на полную мощность включен переносной обогреватель. Пол, потолок и три из четырех стен покрыты листами пластика; все окна забиты. В центре комнаты стоят два стула, обращенные сиденьями друг к другу, а между ними – высокий торшер без абажура. Ближе к двери сидит тот русский, который курил на улице (сигарета все еще свисает с его губы) и рассматривает порнографический журнал. У стены позади него стоит железная бита и видеокамера на треноге, направленная на второй стул.
Ко второму стулу клейкой лентой привязан Лиман, пол вокруг него усыпан сигаретными окурками. Лиман обнажен, во рту у него кляп, на полу лужа из крови и мочи. Голова его завалилась набок, глаза закрыты. Бо?льшую часть его тела покрывают гематомы, лицо и грудь в маленьких круглых волдырях. Владимир говорит что-то сидящему русскому. Тот встает, хватает Лимана за волосы, поднимает его голову и несколько раз отрывисто бьет его по щекам. Лиман не реагирует. Тогда мужчина вынимает изо рта горящую сигарету и засовывает ее Лиману в ноздрю. Лиман резко просыпается и кричит. Его крик заглушается кляпом, конечности спазматически дергаются.
– Давай, – говорит Владимир, когда русский поворачивает лицо Лимана ко мне. – Стреляй.
Я делаю шаг вперед и прижимаю пистолет ко лбу Лимана, в точности как я представлял себе это тысячу раз. Глаза Лимана двигаются под полуприкрытыми веками, он издает стон, и по ножке стула сбегает очередная струйка мочи.
– За Дженну, – говорю я.
«Это неправильно», – внезапно произносит голос Дженны, и неожиданно я вижу комнату как бы ее глазами – себя с оружием в вытянутой руке, Лимана, в ужасе мычащего что-то в кляп, и выжидающе молчащих русских. Отмахнувшись от ее слов, я делаю глубокий вдох и приказываю себе стрелять. Мой палец уже готов нажать на спусковой крючок, но тут из глаза Лимана выползает кровавая слеза и медленно спускается у него по щеке. Это неправильно. Я делаю шаг назад и направляю пистолет в потолок, чувствуя, что я весь покрыт потом.
– Я этого не сделаю, – запинаясь, говорю я Владимиру. – Я не собираюсь совершать хладнокровное убийство. Забирайте своих людей и убирайтесь отсюда. Я выжду пару часов и вызову полицию.
– Так лучше, – отвечает Владимир и забирает у меня пистолет. Он быстро поднимает руку, прикладывает оружие к голове Лимана и стреляет. Звук не громче, чем хлопок в ладони. Тело Лимана рефлекторно корчится, из дыры у него за ухом идет дым, а комнату наполняет запах горелых волос. Я сгибаюсь пополам, и меня выворачивает, а все русские, кроме Владимира, смеются.
Владимир похлопывает меня по спине.
– Так лучше, – повторяет он. – Вы не созданы для убийства.
47
– Я не понимаю, – слабо протестую я.
Я снова сижу в кресле-качалке на балконе, и желудок у меня никак не успокоится. Миссис Жилина тихонько раскачивается рядом со мной и задумчиво смотрит на океан.
– Выпейте чаю, – предлагает она, кивая на столик между нами.
Я беру чашку и делаю глоток, пытаясь избавиться от вкуса рвоты во рту.
– Владимир убил его.
– Да, – спокойно отвечает она. – Вчера вечером мы отправили в «Цайц» видеозапись признания Лимана и дали им двадцать четыре часа на то, чтобы либо оформить передачу нам лекарства от туберкулеза, либо расплатиться за отказ. Они согласились, но при одном условии: что Лиман и его сообщники должны замолчать. Владимир хотел избавиться от Лимана раньше, но я приберегла его для вас.
От ее слов мне становится еще хуже. Она приберегла для меня Лимана так, будто держала теплым обед для Кати или Андрея, когда они в детстве приходили домой позже обычного.
– Но вы говорили, что Лиман нужен «Цайц» живым.
– Я спросила вас, что бы вы сделали, если бы таково было их условие. Вы поэтому не убили его?
– Нет. – Этот разговор слишком сюрреалистичен, чтобы возмущаться.
– Вы удивили меня своим поступком. Будь я на вашем месте, я бы не колебалась.
Я неожиданно понимаю, что мой отец тоже выстрелил бы. Не моргнув глазом.
– Не знаю. – Я никак не могу разобраться в себе. – Может, просто есть вещи, которых я никогда не сделаю.
Миссис Жилина поворачивается ко мне и вперяет в меня взгляд.
– Лиман и его сообщник были ничтожными, злобными людишками. Они заплатили за свои преступления. Теперь пришло время отомстить «Цайц». У «l’Etoile» есть двести миллионов наличными, плюс неограниченные права на весь пакет акций Уильяма и на лекарство «Цайц». Пакет акций и наличные деньги в сумме составляют значительно больше миллиарда долларов, так что вы сможете производить лекарство.
– Я?
– Разумеется, вы, – напористо заявляет она. – А кто еще? Я слишком стара, Андрей при смерти, ни Владимир, ни Эмили не разбираются в бизнесе, а с Кати хватит и «Терндейл». Остаетесь вы.
– Нет, – отказываюсь я. Да кем она себя возомнила?
– Почему? – требовательно спрашивает миссис Жилина.
Я делаю еще один глоток чая, пытаясь собраться с мыслями.
Чай горький на вкус.
– По двум причинам. Во-первых, я не знаю, откуда взялись эти деньги, и я не уверен, что вы говорите мне правду. «l’Etoile» только что потратила миллиард долларов на то, чтобы выкупить ценные бумаги, подделанные Андреем. Как же у вас может по-прежнему оставаться больше миллиарда? И во-вторых, потому что я не хочу иметь никаких дел ни с вами, ни с Владимиром, ни с кем-нибудь другим, работающим на вас. Вы мне не нравитесь, и мне не нравится то, что вы делаете.
– Потому что я приказала Владимиру застрелить человека, убившего вашу жену? Человека, на смерти которого вы сами настаивали?
– Дело не только в этом. Вы упомянули сообщника Лимана. Его звали Франко, и его убил бывший полицейский по фамилии Ромми. Кто-то схватил Ромми и забил его до смерти.
– Лиман назвал нам Франко, – холодно отвечает миссис Жилина. – Владимир следил за домом, когда приехал мистер Ромми, и услышал выстрелы. Если бы Владимир не сделал того, что сделал, вы, скорее всего, сейчас находились бы в тюремной камере. Вежливый человек поблагодарил бы нас.
Она говорит таким тоном, будто обсуждает погоду. Я вспоминаю выражение лица Тиллинг, когда она описывала раны Ромми. Я резко встаю, и чашка с блюдцем соскальзывает у меня с колен на пол и разбивается.
– Давайте я выскажусь прямо, – предлагаю я. – Я не хочу иметь никаких дел ни с вами, ни с вашим фондом.
– Вы считаете себя вправе судить меня, – язвительно замечает миссис Жилина. – Несмотря на ваше желание убить Лимана всего лишь полчаса назад, несмотря на ужасные последствия вашего решения для всего мира.
