это выболтал?
Сударь! — воскликнул адвокат. — Вижу, вы подозреваете меня, вижу, вы скорее готовы поверить всяким проходимцам и аферистам, чем человеку, работающему с вами пять лет! Неужели я не доказал вам, до какой степени я отожествляю свои интересы с вашими даже помимо прямых обязанностей поверенного? Не просил ли я у вас руки барышни Михаэлы? Право, я уже устал от вашего поведения…
Простите… — начал было Стокласа.
— Хорошо, хорошо, — перебил его адвокат. — Спросите Яна Льготу, что он думает о князе, и, может быть, тогда вы поймете, почему я вас предостерегаю.
Надо ли было Стокласе помириться с доктором Пусти-ной или разойтись? В обоих случаях существовали причины, способные испортить настроение. Стокласа не сделал ни того, ни другого; решив, что этот господин еще толком ему не ответил, Стокласа не стал возражать, когда адвокат попросил пригласить в кабинет пана Яна. «Так, так, — сказал себе мой хозяин, — но почему же старый Якуб не передал мне через сына, держаться ли мне поверенного?»
Пан Ян явился, и адвокат задал ему несколько вопросов касательно князя Мегалрогова.
Кто он? Лжец? Аферист? Проходимец?
Да, да, конечно, — отвечал Ян, кивая головой, как лжесвидетель. — Я в этом бесповоротно удостоверился!
И он со смехом подсел к моему хозяину и стал передавать вчерашние сплетни.
Дела князя катились под гору. Ян с Пустиной в один голос твердили, что он мошенник, но хозяин мой еще колебался.
То, что я услышал от вас, непорядочно и позорно, — сказал он. — Но как знать, сколько в этом правды?
Хотите неопровержимого доказательства? — спросил адвокат. — Ладно — хорошенько следите за его руками, когда он играет в карты. Вчера, — продолжал он, — я уехал из Отрады с пустыми карманами: ваш князь обобрал меня до нитки! А вы следили за игрой? Обратили вы внимание, что тузы так и мелькали, а сколько у него было старших картинок? Он всегда выигрывает! Даже в том случае, когда, казалось бы, все для него потеряно. Он шулер, он мошенник, он куплен старым герцогом, да к тому же еще обкрадывает нас… Я потерял вчера на этом девять сотен!
Ян, проигравший вчера триста крон, добавил, что сей господин набивает карманы их деньгами.
Позвольте, господа, — вмешался тут Стокласа, — ведь в целом это составляет тысячу двести! Это уже не пустяк!
Заметьте — полковник с каждым днем повышает ставки, и всякий раз ровно на ту сумму, которую выиграл накануне. Начал с десяти крон, теперь играет на сотни.
Я столько о нем слышал хорошего, что уже ничему не удивлюсь, — заметил Ян.
С такими разговорами господа покинули кабинет и отправились в гостиную, где проводили время Михаэла с Сюзанн. Стокласа уселся возле окна. Сильно взволнованный, он потирал лоб. В ушах его все еще звучали слова перепалки между князем Алексеем и Хароусеком и все обвинения, возводимые на князя. «Да… нет… Да…» — повторял он про себя и уже стал склоняться к мнению доктора Пустины. «Надо мной будут смеяться, что я держал в доме кёпеницкого ротмистра! — думал он. — Господи, но я ведь с самого начала говорил, что с этим малым что-то неладно. Выгнал же я его из охотничьего домика! Эх, надо мне было думать своей головой!»
Пустина повертелся немного вокруг Михаэлы, затем устремился прямиком к карточному столу.
— Пригласите полковника! — распорядился мой хозяин. — Сегодня я послежу за его игрой!
Адвокат же, подняв брови и качая головой, сказал:
— И увидите, как легко он выигрывает.
— Вы хотите сказать, — заметила Михаэла, изящно подперев висок кончиками пальцев, — что полковник играет не по правилам?
Доктор засмеялся с видом галантного кавалера, который предпочитает молчать, чтобы не говорить дурно об отсутствующем. Однако в смехе его звучало столь явное обвинение, что это было, пожалуй, хуже, чем если бы он прямо назвал полковника шулером.
Мой хозяин разворачивал карты веером и снова собирал их в кучку. Он раз пять повторил это движение, и Михаэла, знавшая его лучше всех, не могла не заметить, что он хочет что-то сказать.
Вы видели вчера, как мы играли последнюю партию? — спросил он Яна.
Да, — ответил молодой человек. — Это была красивая игра.
— А знаете, сколько было в банке?
Сударь, — вмешалась, поднимаясь с места, Михаэла, — и вы, и доктор Пустина совсем не понимаете шуток!
Шутки? — отозвался Пустина. — Нет, этому есть иное название.
Какое же?
Очень неприятное!
— Говорите яснее.
— Утверждаю и заявляю, — сказал тогда Пустина, — что речь идет не о жульничестве, а об особом роде колдовства, которое называют «печь лепешки с маслом».
Тут вмешался Ян:
— Князь играет для заработка. Вчера он огреб тысячу двести крон. Увидите — сегодня он поставит ровно столько же, ни геллером больше. Потому что у него других денег и нет! Откуда ему взять? Он живет за счет игры.
Барышня Михаэла была решительно на стороне полковника, и эта клевета (хотя боюсь, что все сказанное о князе было чистой правдой) сильно ее задела.
— Не верю! Не верю! Не верю! — ответила она адвокату и, чтобы найти союзницу, перевела обвинение на французский язык.
Видит бог, Париж — не город ненависти, и у Сюзанн не было ни малейшей охоты присоединяться к хулителям ее князя. Видели бы вы этих двух девиц, видели бы вы, как стойко держались они, как защищались, как переходили в наступление!
В самый разгар спора, когда глаза у моего хозяина полезли на лоб (ибо, сказать по правде, он только сейчас осознал, что у Михаэлы есть собственное мнение), одним словом, в ту минуту, когда все это происходило, вошел князь. Еще на пороге он сообразил, что его ждет нечто необычное. Мадемуазель Сюзанн внезапно замолчала, а мой хозяин вдруг, без всякой на то причины, заинтересовался кофейником. Воцарилась тишина. Пан Ян стоял около Сюзанн и был заметно бледнее обычного.
Мне хотелось удрать, но (как то случается в минуту растерянности) я не мог найти никакого дельного предлога.
Знаете, о чем мы сейчас говорили? — начал Ян после минуты тягостного молчания и, не ожидая ответа полковника, буркнул: — О размерах вчерашней ставки.
Которую партию имеете вы в виду? — спросил князь, усаживаясь в глубокое кресло.
Последнюю. Ту, которую вы столь ловко выиграли! — ответил Ян.
Я видел, как румянец заливает даже лоб Михаэлы. Или она не чувствовала себя достаточно уверенной лицом к лицу с князем? Его бурбонский нос выдавал, пожалуй, действительно аристократическое происхождение. От его спокойствия веяло гордостью, его руки были повелительпы и все же этот долговязый, важный и насмешливый человек не обнаруживавший ни малейшего признака смущения, хотя его обвиняли чуть ли не в жульничестве, этот человек, у которого лишь чуть-чуть играли морщинки вокруг глаз, когда он смотрел на огонь или медленно переводил взгляд с одного собеседника на другого, — все же он производил несколько странное впечатление. Лежал на нем какой-то отблеск неправдоподобия.
— Последняя ставка, — произнес он наконец, поправляя поленья кочергой, — последняя ставка, помнится мне, лежит в ящике карточного столика.
Услышав это, я невольно сделал движение в сторону, указанную князем. Могу сказать, что сердце мое забилось живее. Я почувствовал страх, и мне подумалось, что киязь безумен, отваживаясь на такой риск.
«Как же так? — говорил я себе. — Один карман у тебя пуст, а из другого все высыпалось (ты только
