пользоваться и ему известен результат. И тем не менее она нанесла еще два удара Диале и три — Пайке. Эти надрезы — я назову их вторичными — были нанесены, когда жертва уже лежала на земле, поэтому они не горизонтальны.
— Я внимательно тебя слушаю, — сказал Адамберг, не дожидаясь, пока Ариана его об этом спросит.
Она подняла руку, прося передышки, глотнула воды, потом вина, потом опять воды и снова взялась за ручку.
— Вторичные надрезы свидетельствуют о том, что убийца позволил себе роскошь перестраховки, то есть налицо стремление к образцово-показательному результату и по возможности безупречному исполнению. А избыточный контроль, проверка для очистки совести — безусловные пережитки школьной дисциплины, ведущие к неврозу перфекционизма.
— Да, — сказал Адамберг, подумав, что Ариана вполне бы могла написать книгу о компенсаторной кладке в пиренейской архитектуре.
— Эта жажда совершенства — всего лишь защита от угрозы окружающего мира. И она, как правило, — привилегия женщин.
— Угроза?
— Жажда совершенства, проверка мира. Такие симптомы наблюдаются лишь у незначительного числа мужчин. Вот я, например, проверила сейчас, хорошо ли закрыта машина. А ты — нет. А также, что ключи в сумке. А твои где, ты в курсе?
— Полагаю, что на месте, висят на гвоздике в кухне.
— Ты полагаешь?
— Да.
— Но не уверен.
— Иди ты, Ариана, поклясться я не могу.
— По одному этому, даже не видя тебя, я могу заключить, с погрешностью 12 процентов, что мы европейцы, ты мужчина, а я женщина.
— Проще все-таки посмотреть.
— Не забывай, что убийцы Диалы и Пайки я не видела. Но это женщина, ростом 1,62 с вероятностью 96 процентов, исходя из результатов сопоставления наших трех параметров. Вывод сделан при допущении, что средняя высота каблуков — 3 сантиметра.
Ариана отложила ручку и выпила вина, глотнув воды до и после.
— Остаются следы от уколов на руке. — Адамберг взял ее роскошную ручку, но ограничился отвинчиванием и завинчиванием колпачка.
— Уколы сделаны для отвода глаз. Преступница, возможно, пыталась представить их наркоманами и направить следствие по ложному пути.
— Шито белыми нитками, тем более что укол всего один.
— Ну, Мортье-то поверил.
— Если уж на то пошло, она могла всадить им героин.
— А может, у нее его не было? Отдай мне ручку, ты ее сломаешь, а она мне дорога.
— Как память о бывшем муже?
— Именно.
Адамберг перекатил ручку по столу, и она застыла в трех сантиметрах от края. Ариана убрала ее в сумку, к ключам.
— Кофе будешь?
— Да. Попроси еще мятной настойки и молока.
— Ну разумеется. — Адамберг поднял руку, подзывая официанта.
— Все остальное — мелочи, — продолжала Ариана. — Думаю, убийца — дама в возрасте. Молодая женщина не рискнула бы остаться ночью наедине с такими парнями, как Диала и Пайка, и к тому же на пустынном кладбище.
— Действительно. — Адамберг тут же вспомнил о своем намерении переспать с Арианой, не отходя от кассы.
— И наконец, я считаю, как и ты, что, скорее всего, она не чужда медицине. На это указывают не только выбор скальпеля в качестве орудия убийства и умение вонзить его прямо в сонную артерию, но и использование шприца, твердой рукой вколотого в вену. Она расписалась трижды.
Официант принес кофе, и Ариана занялась приготовлением смеси.
— Ты не закончила.
— Нет. Я припасла тебе небольшую загадку.
Ариана задумалась, барабаня пальцами по скатерти.
— Не люблю говорить, когда я не уверена.
— А я как раз это предпочитаю.
— Возможно, у меня есть доказательство ее безумия и, более того, — объяснение природы этого психоза. Во всяком случае, она достаточно безумна, чтобы разделять миры.
— От этого остаются следы?
— Убийца поставила ногу на грудь Пайки, чтобы нанести последние надрезы. Она натирает подошвы воском.
Адамберг посмотрел на Ариану бессмысленным взглядом.
— Она натирает подошвы воском, — повысила голос его собеседница, как будто надеялась вывести комиссара из спячки. — На футболке Пайки остались следы воска.
— Я слышал. Я пытаюсь понять, при чем тут ее миры.
— Я дважды с таким сталкивалась — в Бристоле и Берне: мужчины натирали подошвы своих ботинок несколько раз в день, чтобы прервать контакт между собой и грязью земли и мира, пытаясь на свой лад обособиться, защититься.
— Расщепиться?
— Я не зацикливаюсь на раздвоении личности. Но ты прав, мой клиент из Бристоля недалеко ушел от «двойняшек». Самоизоляция, создание непроницаемой прослойки между телом и землей, напоминает их внутренние перегородки, особенно если речь идет о земле, на которой совершено преступление, или о земле мертвецов, то есть о кладбище. Но это еще не доказывает, что наша убийца каждый день натирает себе подошвы воском.
— Только ее Омега, если она двойняшка.
— Ошибаешься. Альфа стремится отгородиться от почвы своих преступлений, тогда как Омега совершает их.
— Отгораживается воском. — Адамберг скорчил недоверчивую гримасу.
— Воск воспринимается как непроницаемый материал, защитная пленка.
— Какого он цвета?
— Синего. Лишнее доказательство того, что преступница — женщина. Туфли из синей кожи обычно выбираются к деловому, строгому костюму того же оттенка, который носят представительницы целого ряда профессий вроде секретарш и чиновниц. Авиация, преподавательский состав религиозных школ, больницы… далее по списку.
Адамберг мрачнел на глазах, не выдержав груза информации, свалившегося на его плечи. Ариане казалось, что его лицо меняется: растет горбинка на носу, впадают щеки, заостряются черты. Ничего она не увидела и не поняла двадцать три года назад. Не разглядела этого человека, не поняла, как он красив, не догадалась задержать его в своих объятиях тогда, в гаврском порту. Но Гавр остался далеко позади, да и вообще поезд ушел.
— Чем ты недоволен? — спросила она, сменив профессиональный тон на обычный. — Как насчет десерта?
— Почему бы и нет, — ответил он. — Выбери за меня.
Адамберг съел кусок пирога, так и не разобравшись, с яблоками он или со сливами, и не выяснив, переспит ли он сегодня с Арианой и куда он мог деть ключи от машины, вернувшись из Нормандии.
— Не думаю, что они висят на кухне, — выдал он, выплевывая косточку.
