– Да. Как мы говорим, у нас нет истории, зато есть география.
– Это клены? – спросил Адамберг, ткнув пальцем в стекло.
– Да.
– Я думал, у них красные листья.
– Считаешь, они недостаточно красные, комиссар? Это ведь не флаг. Есть красные, оранжевые, желтые. Иначе было бы скучно. Значит, ты и есть босс?
– Точно.
– Ну, на главного комиссара не тянешь. Вам что, разрешают так одеваться?
– У нас полиция это не армия.
– Да ты не нервничай. Я мужик прямой: говорю, что думаю. Всегда. Лучше, чтобы ты знал об этом с самого начала. Видишь здания? Это ККЖ, здесь мы будем работать.
Парижане собрались у больших коробок из стекла и кирпича, среди красных деревьев. Входную дверь охранял черный бельчонок с орешком в лапках. Адамберг отстал на три шага, чтобы поговорить с Дангларом.
– Здесь принято разговаривать со всеми на «ты»?
– У них это норма.
– Мы должны брать с них пример?
– Поступаем, как кому удобно и хочется. Адаптируемся.
– Как он вас обозвал? Я не понял, что такое «рыхляк»?
– Нескладный увалень.
– Ясно. Как он сам о себе сказал: Орель Лалиберте мужик прямой.
– Это точно, – подтвердил Данглар.
Лалиберте провел французскую команду в большой общий зал – наподобие парижского Соборного – и быстро представил всех друг другу. Члены квебекской команды: Митч Портленс, Реаль Ладусер, Берта Луисез, Филибер Лафранс, Альфонс Филипп-Огюст, Жинетта Сен-Пре и Фернан Санкартье. Потом суперинтендант перешел к делу:
– Каждый из вас берет себе в напарники одного из инспекторов Парижского уголовного розыска. Каждые два-три дня будете меняться. Старайтесь, но не надрывайтесь и не носите за ними чемоданы, они не инвалиды. Они учатся, тренируются. Так что не наседайте. И не издевайтесь, они часто вас не понимают и сами говорят странно. Они такие же лоботрясы, хоть и французы. Я на вас рассчитываю.
В принципе, Лалиберте почти слово в слово повторил речь, которую Адамберг сказал коллегам перед отъездом.
Во время скучного осмотра помещений Адамберг вычислил, где стоит автомат, заряженный разными супами и кофе в стаканчиках размером с хорошую пивную кружку, и успел разглядеть лица канадских коллег. Он мгновенно проникся симпатией к сержанту Фернану Санкартье, единственному унтер-офицеру в группе, чье круглое розовое лицо с невинными карими глазами автоматически отводило ему роль «Добряка». Хорошо бы попасть с ним в пару. Но в ближайшие три дня, по законам иерархии, он будет работать с энергичным Орелем Лалиберте. Они освободились ровно в шесть часов, и их отвели к машинам, на которые уже поставили шипованную резину. Только комиссару была предоставлена личная тачка.
– Почему ты носишь двое часов? – спросил Лалиберте у Адамберга, когда тот сел за руль.
Комиссар нашелся не сразу.
– Из-за разницы во времени. У меня во Франции остались незаконченные дела.
– А ты не можешь в уме посчитать, как все?
– Так получается быстрее, – уклонился Адамберг.
– Дело твое. Ладно, привет, и до завтра, до девяти утра.
Адамберг ехал медленно, рассматривая деревья, улицы и прохожих. Выехав из Парка Гатино, он попал в Халл, мало походивший на настоящий город. Он тянулся на многие километры, разделенный на квадраты чистыми пустынными улицами с рядами деревянных домиков. Ничего старинного, ничего старого, даже церкви похожи скорее на пряничные домики, чем на Страсбургский собор. Никто никогда не торопился – ни прохожие, ни даже водители, передвигавшиеся на мощных пикапах-лесовозах.
Ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов. Адамберг заметил несколько лавочек, в которых торговали всем сразу, одна находилась метрах в ста от их жилья. Он пошел навести справки, снег скрипел у него под ногами, а белки не уступали дорогу. Не то что воробьи.
– Где можно найти ресторан или бар? – спросил он у кассирши.
– В центре города есть все для полуночников, – мило улыбнулась она. – Пять километров отсюда, езжай на тачке.
На прощанье она сказала:
– Добрый вечер, пока.
Центр города был компактным, и Адамберг обошел его за четверть часа. Заглянув в «Катрен», он потревожил маленькую аудиторию, перед которой выступал декламатор стихов, и ретировался, тихонько прикрыв за собой дверь. Надо будет сказать Данглару. Он зашел в «Пять воскресений», бар в американском стиле. Огромный жарко натопленный зал, украшенный головами оленей-карибу и медведей и квебекскими флагами. Неспешный официант принес ему ужин, рассуждая о жизни. Огромная порция была явно рассчитана на двоих. В Канаде другие масштабы, и жизнь здесь куда спокойнее французской.
