– Второй исчез. Сейчас он, вероятно, подплывает к Нью-Йорку.
– Во время первого осмотра, произведенного поздно ночью, врач из Фуэнана занимался головой, видимыми повреждениями, и нога, запачканная илом, не привлекла его внимания. Кровь свернулась, и рана была омыта водой. Врач быстро сделал заключение, которое, впрочем, было верным, – смерть от травмы черепа, лобная кость пробита ударом о скалу. Это предварительный протокол, который был вам представлен. Медэксперт прибыл лишь на следующий день, в воскресенье вечером его вызвали на место аварии на кемперском шоссе. Именно медэксперт заметил отсутствие фаланги большого пальца. Его заключение об ударе головой совпадает с заключением его коллеги. Насчет же ноги он пишет следующее…
Луи порылся в кармане брюк и вытащил мятый листок.
– Передаю вкратце… отсутствие второй фаланги первого пальца левой ступни. Палец был не отрезан, а оторван, поэтому вмешательство человека исключается. Учитывая обстановку, он предполагает, что над ней поработали чайки. Таким образом, сначала смерть от несчастного случая, а потом животные-падальщики. Время смерти невозможно точно установить, самое позднее – утро пятницы. Мари видели в четверг в четыре, значит, она умерла между половиной пятого в четверг и двенадцатью часами в пятницу. Ходила ли Мари за моллюсками рано утром?
– Такое случалось. Она была свободна с пятницы по понедельник. Но ведь медэксперт констатировал смерть от несчастного случая, несмотря на эту жуткую подробность с ногой. Так что же вас не устраивает? Предположение насчет чаек сомнительно, но почему бы и нет? Их здесь тысячи, они крикливы и прожорливы, просто беда с ними.
– Шевалье, вы забываете, что кость побывала вовсе не в желудке у чайки.
– Да, я забыл.
Луи откинулся на спинку кресла, вытянув правую больную ногу. Коньяк был хороший, мэр заметно переменился, Луи ждал, когда в голове государственного мужа все станет на свои места. Но его интересовало, знал ли Шевалье о втором рапорте, был ли он удивлен сегодня вечером или солгал утром, понадеявшись, что Луи не станет дальше искать. У такого трудно что-либо понять. Это бесстрастное лицо и расслабленное мешковатое тело не выдавали его настоящих мыслей. Можно даже сказать, что его мысли тонули, не успев подняться на поверхность. Все оставалось внутри, плавая меж двух вод. Этот тип чрезвычайно напоминал рыбу. Это сравнение помогло Луи вспомнить, что точно такие же светлые и круглые глаза он видел на прилавке торговца рыбой. Луи покосился на старого пса, чтобы проверить, не рыбьи ли у него глаза, но бульдог спал, пуская слюни на плиточный пол.
– Одну минуту, – неожиданно сказал Шевалье. – Конечно, факты подтверждают ваши слова, питбуль Севрана мог отгрызть Мари палец, это отвратительно, но от такого пса можно ждать чего угодно, я Севрана сто раз предупреждал. Но я снова хочу спросить: и что же дальше? Мари погибла, а пес, бродяга и пожиратель падали каких мало, – хотя на это способна любая собака, такова уж их природа, ничего не поделаешь, – оказался на берегу и отгрыз у нее палец. И что с того? Вы же не привлечете пса к суду за осквернение трупа?
– Нет.
– Прекрасно, дело закрыто. Вы нашли женщину, которую искали, и не о чем больше говорить.
Мэр снова наполнил рюмки.
– И все-таки остается кое-какая мелочь, – сказал Луи. – Я обнаружил кость в пятницу утром, после ночного дождя, но в час ночи в четверг она уже была там, на решетке. Пес Севрана побывал там между двумя часами дня, когда решетка еще была чиста, и часом ночи, когда я заметил это дерьмо.
– Интересные у вас занятия, ничего не скажешь. Долгая служба в министерстве портит людей. Такое внимание к мелочам похоже на одержимость.
– Неважно, пес побывал там до часа ночи.
– Бог мой, естественно! Вечером по четвергам Севран ездит в Париж! В пятницу у него лекции в Высшей школе инженеров! Он уезжает в шесть вечера, чтобы прибыть к полуночи. И всегда берет с собой пса, Лина не желает оставаться с ним одна, и, между нами говоря, я ее понимаю.
Шевалье слишком часто вставлял «между нами говоря», хотя это совсем не шло к нему. Он был не из тех, кто готов поделиться своими секретами.
– Значит, – продолжал мэр, залпом осушив рюмку, – когда Севран приезжает, он сразу выгуливает чертову тварь, это вполне естественно. Придется мне снова сказать Севрану пару слов насчет его пса. Грызть трупы недопустимо. Пусть привязывает его, или я приму меры.
– Меры следует принимать не против пса.
– Слушайте, Кельвелер, вы же не собираетесь взвалить ответственность за это варварство на инженера?
– Инженера?
– На Севрана. Так его здесь прозвали.
– Не обязательно Севрану, но кому-то отвечать придется.
– Кому-то? По-вашему, кто-то отрезал Мари палец, чтобы скормить собаке? Вам не кажется, что вы трактуете это происшествие как бог на душу положит? Медэксперт сказал, что палец не был отрезан. Вы можете себе представить, чтобы человек отгрыз палец у трупа? Вас не туда занесло, Кельвелер.
– Месье мэр, подлейте-ка нам коньяку и принесите мне, пожалуйста, расписание приливов.
Шевалье даже отшатнулся. Редко бывало, чтобы ему отдавали приказы, да еще таким непринужденным тоном. Секунду он размышлял, как поступить, хотя что говорить, его ведь предупреждали, бесполезно пытаться отделаться от Немца, если, к несчастью, он уже сидит у вас в кресле. Мэр вздохнул и направился к письменному столу.
– Подливайте коньяк, чувствуйте себя как дома.
Луи улыбнулся и наполнил рюмки. Пружинящим шагом Шевалье вернулся обратно и протянул ему расписание.
