– В подземелье должен находиться жреческий железный крест, о котором мне говорила еще знахарка, – смиренно, будто читая молитву, продолжал Арбузов, – но я побоялся туда лезть. Чертов пишет, что того, кто носит этот крест, Идол Смерти не трогает. Жрецы специально изготовили этот оберег, чтобы находиться рядом с существом во время жертвоприношения. Может, этот крест и попал каким-то образом к твоему брату?
– А где сейчас это письмо? – спросил бывший майор чисто из вежливости.
– Я дал его почитать твоему брату.
– И какой вывод из всего этого? – снова полюбопытствовал бывший участковый.
Исхудавшее, давно небритое лицо Арбузова потемнело:
– Надо уезжать отсюда. Андрей, давай заберем наши семьи, похороним их по-человечески и уедем отсюда!
Последние слова этнограф выкрикнул.
Майор в отставке задумчиво смотрел на Бора. Таким он его никогда не видел.
– Да, я наркоман. Да, я сумасшедший. Но то, что я тебе рассказал, правда, – хрипло сказал Арбузов. – Поехали. Прямо сейчас, Андрей.
– Нет, – холодно сказал Аникеев-младший. – Мы с этим местом связаны навеки. Где бы ты ни был. Хоть в Африке, хоть на Северном полюсе, это будет преследовать тебя, Бор.
В глазах Бориса показались слезы. Андрей, не глядя на него, сказал деловито:
– Ладно, давай тащить тетку в машину. Пора ехать.
Машина с надрывом ползла по лесу, и Аникеев включил пониженную передачу. Он чуть не просмотрел метку и резко затормозил.
– Блин! Чуть в яму не въехали, – он стукнул кулаком по рулю. – Вылезаем.
Короткими саперными лопатами они очистили нужное место от снега и отбросили в сторону густые еловые ветви, которыми была закрыта яма.
– Похоронная команда за работой, – прокомментировал Андрей, когда они несли первый мешок.
Вскоре все мешки были в яме, и ее вновь укрыли ветвями и забросали снегом.
Потом уже, сидя в машине, Бор опять задался вопросом:
– Почему мы все-таки убиваем? Когда мы слетели с тормозов, Андрей?
– Чтобы забыться, – ответил бывший участковый. – Мой брат тоже был когда-то обычным патологоанатомом, хотя, по мне, вскрывать покойников – работа на любителя. Один раз его угораздило провести отпуск в «Алексеевском хуторе», и Борис изменился. Потом он стал совершенно другим. Этот дом что-то с ним сделал, как и с нами. Убийства – это как «дурь» или водка. Отходишь, и сердце разрывается. А примешь дозу – опять вроде ничего. Живешь, как в постоянном кумаре. Когда у меня семья умерла, я пил два месяца, пока в психушку не попал. Везут меня в машине, а я гляжу в окно и поражаюсь. Вчера вроде снег лежал, а сегодня – травка зеленая повылазила. Сказка, да и только! А на душе – такая чернота и муть, что точно бы повесился, если бы не врачи. Вот мы с тобой сейчас не в запое, а в «забое». Нам одна дорога: убивать кого-то или на себя руки наложить. А кто тогда семьи наши будет навещать в подземелье? Они ведь нас ждут и радуются, когда мы приходим. Умирать нам рановато, – пропел Андрей фальшиво, – есть еще у нас дома дела…
Снег почти прекратился, и он выключил «дворники».
Уже наступило утро, а Максим Фирсов продолжал безучастно сидеть у окна. Он смотрел на пролетающие снежинки, провожая их взглядом, и ему казалось, что вот так же безвозвратно вниз падают все его мечты и надежды. То, что поведал ему мнимый инвалид, оказалось ужаснее всех сказок про живых мертвецов.
«Чистенький» Макс оказался и вправду «Кровавым». Колясочник рассчитал все точно: он прислал письмо, в котором делал какие-то намеки, и это его, Фирсова, заинтриговало. Он мечтал поехать сюда еще раз, чтобы разобраться, что же все-таки случилось тогда, восемь лет назад. Как Борис узнал про те события и вычислил, где он работает? Не иначе, как через брата-мента. Который, оказывается, спас его от тюрьмы, но сам является патологическим садистом. Говорят, что убийц тянет на место преступления. Понятно, почему ему всегда хотелось попасть сюда.
Господи, восемь человек… Он не контролировал себя, а потом все забыл. «Ты не компьютерный маньяк, – в панике подумал Максим, – а самый настоящий, реальный Джек– потрошитель».[6]
Он кинул Бояринову наживку про хороший бесплатный отдых у дальнего знакомого в деревне, а тот повез сюда всю фирму, рассказав сказку про риелтора. Покойный шеф любил похвастаться и приписать все заслуги себе. А вышло так, как вышло.
Самое ужасное то, что этот садист, по сравнению с которым доктор Лектор [7] сам ягненок, хочет подвергнуть пыткам Серегу и Женьку и предлагает ему, Максу, в этом поучаствовать. Собственно говоря, не предлагает, а приказывает, в изощренной форме. Но одно дело – убить, не контролируя себя, а другое – осознанно и расчетливо. Наверняка тут все прослушивается и просматривается. Ребятам ничего не скажешь.
А ВООБЩЕ, МАКСИМ, ГОТОВ ЛИ ТЫ УМЕРЕТЬ ЗА ТОВАРИЩЕЙ, С КОТОРЫМИ ТЫ НЕ ОСОБО И ДРУЖИШЬ? Сразу и не ответишь.
Снизу послышался какой-то шум. Фирсов выглянул в окно и увидел, что после непродолжительной схватки, которую и схваткой назвать нельзя – так, избиение младенцев, – Бакунина и Алексееву со связанными руками завели в дом.
«Вот и началось, – подумал он. – А если сейчас меня позовут, сунут нож и прикажут резать, что тогда?» Ему внезапно захотелось умереть, но тихо и спокойно. Просто уснуть и не проснуться.
Макс вынул из сумки блок «Винстон», машинально снял целлофановую обертку, выудил из пачки сигарету и вновь закурил.
Одно приятное в жизни – «ведьма». Ему ни с кем раньше не было так хорошо, как с этой лилипуткой. Жалко, что она с этими подонками заодно.
Внезапно в дверь постучали, и на пороге появилась Ангелина. «Легка на помине», – подумал Фирсов.
– Можно? – Лилипутка, не дожидаясь разрешения, прошла в комнату и присела на краешек кровати. – Доброе утро!
– Доброе! – недовольно ответил Макс, а сам подумал: «Удавиться бы, и все проблемы решились бы сами собой».
Девушка была одета в короткую клетчатую юбочку и черный свитерок, плотно облегающий ее точеную фигурку.
– Что-то ты сегодня не в привычном наряде. Кровью свое платьице запачкала? – спросил Фирсов просто так, продолжая думать о своем. Но среди черных мыслей, заполонивших его голову, сверкнула одна, как молния: «Хороша!», и туман в мозгах стал постепенно рассеиваться.
– Маскарад окончен, – сказала Ангелина с грустью, – до следующего раза.
– Как ты зимой ходишь по улице почти раздетая и не простужаешься? – задал Макс нелепый вопрос, а сам подумал: «Что ты, идиот, какую-то глупость несешь?»
Лилипутка улыбнулась и ответила:
– Я привыкла к холоду за время работы в передвижном цирке. Приходилось спать в неотапливаемом вагончике, а иногда и вообще под открытым небом. Да и выступала я в шатре, где зимой зрители в шубах мерзли. Сам знаешь, какой наряд у цирковых артистов.
Она помялась и сказала:
– Максим, извини за розыгрыш… Поверь, ты первый, перед кем я извиняюсь.
– Тебя Борис прислал? – с прохладцей произнес Фирсов. – Сначала поручил мертвецов показать и ведьмой прикинуться, потом – в койку ко мне залезть. Что у него на этот раз? Ножик велел передать именной?
Девушка неожиданно заплакала и выбежала из комнаты.
Макс, едва осознавая, что делает, догнал лилипутку в коридоре и обнял. Ангелина попыталась вырваться с неожиданной для ее хрупкой фигурки силой, но он удержал ее и, мягко подталкивая, повел обратно в комнату. Там они сели на кровать, девушка отвернулась, продолжая тихо плакать.
