– Нам сюда, – прокомментировал он, открывая дверь отмычкой.
– Зачем?
– Мы договорились, что ты не будешь задавать лишних вопросов, – Суровцев приоткрыл дверь и шагнул по ступенькам.
Лида почти смирилась со своим положением бессловесной ассистентки. Удерживая клетку с морскими свинками, она растерянно наблюдала, как Мефодий Николаевич возится с бренчащей связкой ключей. Нервы были взвинчены до предела – девушка вздрагивала при каждом резком звуке. Наконец, дверь с печальным скрипом отошла в сторону. В ноздри резко пахнуло теплым спертым воздухом. Лида аж зажмурилась от сложного букета миазмов, ударивших в лицо. Острая вонь хлорки и терпкий запах лежалой бумаги пронизала едкая аммиачная прослойка. Вниз вела истертая металлическая лестница с перилами из сварной арматуры. В темных углах зловеще поблескивала паутина. Неожиданно с улицы полоснул свет автомобильных фар, и по стенам в сером пыльном сумраке разметались огромные силуэты, словно атомные отпечатки на стенах Хиросимы. Мгновение они были неподвижны, а потом угрожающе увеличились в размерах и исчезли. Внизу, под лестницей, что-то угрожающе прошелестело и тут же стихло.
Лаборантка испуганно отступила назад, поставила клетку на пол. Почему-то некстати вспомнились страшные голубые глаза Rattus Pushtunus. Наверное, если бы девушка увидела их еще раз, то наверняка бы надолго лишилась чувств.
– Я… дальше не пойду, – невнятно пробормотала она, отступая назад.
– Почему? – не понял Суровцев.
– Зачем нам туда? – Лида со все возрастающим страхом прислушивалась к звукам с нижней площадки.
– Мы ведь договаривались… – укорил Мефодий Николаевич – Никаких вопросов. Иначе мы не сможем найти ответы на уже имеющиеся.
– А если они там уже расплодились? А если бросятся? – едва не плача, спросила лаборантка.
– Я ведь с тобой, – биолог успокоительно улыбнулся. – И потому иду первым. Если что – пусть лучше бросятся на меня.
Металлическая лестница вывела их на цокольный этаж, располагавшийся ниже уровня улицы метра на четыре. Суровцев пошарил ладонью по стене, щелкнул рубильником. Неяркий свет вспыхнул под потолком, обсыпая вошедших желтой пылью, словно серный дождь. Лида опасливо осмотрелась. Узкий и длинный пенал служебного помещения неуловимо напоминал камеру пыток: шершавые бетонные стены, переплетение разнокалиберных труб, металлические скобы в потолке. В конце помещения темнело жерло люка. Мефодий Николаевич приподнялся на цыпочки, заглядывая за длинную магистральную трубу.
– Что ты там хочешь найти? – не поняла лаборантка.
– Обожди, обожди… – Суровцев подобрал с пола обрезок арматуры и принялся ворошить мусор между трубой и стеной.
Обострившийся слух Лиды различил шелест старой бумаги, позвякивание бутылочных осколков, шорканье металла о бетон… Внутри магистральной трубы, обернутой блестящим изолятором, тревожно загудело, и девушка инстинктивно втянула голову в плечи. Наконец стальной прут арматуры смахнул на пол несколько подсохших крошек темно-серого цвета.
– Крысиный помет, – прокомментировал Мефодий Николаевич результаты поисков. – И притом принадлежит он явно не обычной серой крысе…
– Неужели нашей глазастой знакомой? – Лида нервно рассмеялась, но тут же стихла, словно боясь, что звук этот может привлечь чье-нибудь внимание.
– Видимо, да.
– Но почему ты решил искать ее именно тут? Почему не на какой-нибудь помойке, где больше еды?
– Как всякое южное животное, Rattus Pushtunus предпочитает селиться в тепле. Во всяком случае, должно к этому подсознательно стремиться, – пояснил ученый. – Вот мы и будем искать его в самом теплом месте, там, где он… или она выводит свое потомство. По всем моим подсчетам, теплотрасса – идеальное место. Темно, тепло, никаких естественных врагов. К тому же рядом гулкая лестница – любого нежелательного гостя за несколько десятков метров слышно. А уж охотиться эта тварь вполне может и ночью, как мы и выяснили.
Мефодий Николаевич прошел в конец помещения и остановился у подземного колодца, лишенного крышки. Вниз уходила лесенка из металлических скоб, вмонтированных в кирпичную кладку.
– Вот теперь уже точно здесь, – определил зоолог.
Едва взглянув в жерло колодца, Лида невольно отпрянула. Теперь она окончательно пожалела, что согласилась следовать с Мефодием Николаевичем в это жутковатое и безлюдное подземелье. Из глубины тянуло сыростью, теплом и прелой органикой. Воздух, поднимавшийся из глубокого жерла, был настолько густым, что его, казалось, можно резать ножом. С бездонной глубины донеслось резкое хлюпанье воды, затем – несколько странных ритмичных ударов, будто бы невидимый зверь ударял хвостом по стене. Морские свинки, сидевшие в клетке под непроницаемой тканью, жалостно пискнули.
В груди девушки словно лопнула кожура ядовитой фасолинки, и тоненький бесцветный росток страха стал стремительно прорастать в тело, опутывая цепкими корнями внутренности. Под ложечкой пронзительно екнуло. Лоб покрылся испариной, глаз брызнул невольной слезой, по щеке потекла косметика. Однако Лида даже не обратила на это внимания. Прислонившись спиной к шершавой бетонной стене, она с опаской прислушивалась к своим ощущениям. Лопнувшая фасолинка, давшая только что росток страха, теперь словно бы набухала, разрасталась, грозясь разорвать грудину и вывалиться наружу…
– Я туда не полезу, – тихо, но твердо произнесла лаборантка.
– Неужели ты подумала, что я заставлю тебя это сделать? – показательно возмутился Мефодий Николаевич.
– А как же тогда? Как я смогу тебе помочь?
– Все очень просто, – Суровцев уже действовал. – Смотри. Привязываем нашу клетку-ловушку с морскими свинками к длинной прочной веревке и спускаем в колодец. Дверцы устроены таким образом, что открываются только внутрь, стоит на них слегка надавить. Они, кстати, слегка приоткрыты, но не настолько, чтобы свинки выбрались наружу. Rattus Pushtunus наверняка не упустит случая напасть на этих милых и безобидных грызунов, проникнет в клетку и окажется взаперти. Тут мы его и вытащим. Главное, не упустить момент.
– Особенно если учесть интеллект этих тварей, – вспомнила Лида и нервно заулыбалась.
– Ты мне и поможешь. Сейчас я спускаюсь на самое дно колодца. Когда спущусь, сразу дам знать. Ты опускаешь на веревке клетку, я контролирую, чтобы она утвердилась на поверхности, а не провалилась еще в какую-нибудь шахту и не зацепилась за трубу. Потом поднимаюсь. Ты все это время неотрывно следишь за веревкой. Договорились?
Не дождавшись ответа, Мефодий Николаевич сбросил с клетки ткань. Морские свинки заволновались, зашуршали и удивленно взглянули на девушку черными глазами-бусинками, блестящими, словно ягоды смородины. Неожиданно одна из них приподнялась на задние лапки, понюхала воздух и затравленно пискнула.
– Может, свинки уже почувствовали эту тварь? – всполошилась Лида.
– Просто для них это новая обстановка, – пояснил ученый, и по его интонациям лаборантка безошибочно определила, что он просто ее успокаивает. – Плюс другая влажность, непривычное освещение, изменение давления. Ладно, не падай духом. Я скоро.
Суровцев улыбнулся и, подсвечивая себе фонариком, принялся спускаться по скобам. Вскоре неверное световое пятно исчезло, и лишь мутный отблеск то и дело вспыхивал где-то в глубине.
Лида осталась одна. Страх едкими кислотными волнами накатывал на нее. Хотелось зажать уши, зажмуриться и представить себя в каком-нибудь другом месте. Донельзя обострившийся слух фиксировал малейшие звуки, и девушке лишь огромным усилием воли удалось удержать себя от срыва.
– Лида, я внизу, все в порядке, – донеслось из чрева колодца приглушенное. – Поднимаюсь…
Суровцев появился на поверхности минут через пять.
– А ты молодец, – похвалил он. – Не испугалась.
– Для тебя стараюсь, – немигающе глядя в некую пространственную точку, сказала Лида. – Ждать еще долго?
