Александр Иванович аж отпрянул от удивления.
– Вы что… серьезно? – уточнил он, явно не веря.
– Куда уж серьезней! – хмыкнул Суровцев.
Несколько минут отец девушки молчал, осмысливая отказ. На лице его застыло задумчивое, напряженное выражение, будто он изо всех сил пытался понять слова собеседника, но не мог.
– Но ведь это для блага людей, – сухим горлом произнес Александр Иванович. – Сколько излечилось туберкулезников, раковых больных, сколько парализованных встали с постелей, сколько умирающих не просто получили надежду – ожили! Вы знаете, что даже безнадежно больные СПИДом – и те излечиваются? Мы создадим искусственную расу сверхлюдей, которые позабудут про любые болезни! И это не благородная цель?
– А цена этому – какая? – непримиримо вставил Мефодий Николаевич.
– Власть. Моя. То есть наша. Абсолютная и безграничная…
– Благородство только тогда называется благородством, когда не требует за это никакой платы, – напомнил Суровцев общеизвестное. – Это сегодня противоядие в руках у вас. Но как знать – как будут развиваться события, если оно попадет в руки безумцев? И что будет, если события примут неуправляемый оборот? Если организмы инфицированных рано или поздно привыкнут к вашему порошку и он перестанет быть противоядием?
– Значит, отказываетесь? – резко перебил Александр Иванович. – В последний раз спрашиваю…
– Да, отказываюсь. Я в такие игры не играю. Мне с вами не по пути. – Открыв металлическую дверь подвала, ученый взглянул в лицо девушке: – Лида, ты со мной… или все-таки передумала?..
Глава 37
Пройдя в только что сделанный пролом, Суровцев протянул руку Лиде и включил фонарь.
Тонкий луч света терялся в кромешной тьме. Желтое электрическое пятно неуверенно скользило по шероховатым бетонным стенам, пока не уперлось в электрощитовую. Мефодий Николаевич осторожно открыл щиток, неуверенно щелкнул тумблером. Удивительно, но аварийная подсветка работала до сих пор: под потолком тускло зажглись забранные в решетку плафоны. Свет этот – едкий, кислотный, тревожный – не успокаивал, а, наоборот, раздражал, заставляя глаза слезиться.
– Жутко тут как-то… – девушка неуютно поежилась.
– В конце каждого тоннеля должен быть дневной свет, – приободрил мужчина, осматриваясь.
Заброшенная галерея удивительно напоминала раздутый в размерах кишечник. Поперечные рифленые выступы на сводчатом потолке лишь подчеркивали это сходство. Тоннель был высоким, почти в два человеческих роста. Непонятно – кто, когда и с какой целью его прокопал, проложив тут к тому же рельсы узкоколейки. Галерея уходила строго на северо-восток, то есть под реку, и можно было не сомневаться, что на противоположном берегу есть как минимум один выход.
– Смотри, тележка какая-то… – прошептала девушка, указывая на угловатую четырехколесную конструкцию, стоящую в тупике.
– Это не тележка, а ручная дрезина, – молвил Мефодий Николаевич. – Значит, тот бродяга нас не обманывал. Дрезина для нас очень даже кстати. Давай на платформу, сейчас покажу, как ей управлять.
Он положил руки на рычаг, опустил его рывком. Послышался душераздирающий скрип, но дрезина дернулась и неуверенно покатилась по ржавым, давно уже нераскатанным рельсам.
– Лида, тут все очень просто: вверх-вниз, вверх-вниз, – пояснил Суровцев. – Все равно лучше, чем пешком…
Минут двадцать проехали в полном молчании. Зловеще постукивали металлические колеса на стыках узкоколейки, жутковатым скрежетом отзывались несмазанные механизмы, шероховатый, с ржавчиной металл рычага неприятно холодил ладони Мефодия Николаевича.
– А сколько нам ехать? – напрягла голос Лида, силясь перекричать скрежетанье дрезины, но тут же запнулась, словно боясь кого-то разбудить.
– Я по карте смотрел – около четырех километров до реки… Ну а сколько дальше – не знаю.
Вскоре обозначился плавный поворот. Тоннель с проложенными рельсами поворачивал вправо с небольшим подъемом, и управляться с ходовым механизмом приходилось с большей натугой. Дрезина замедлялась – сил, чтобы ритмично работать рычагом, было все меньше. Спустя несколько десятков метров Суровцев обратил внимание на небольшое боковое ответвление – видимо, вспомогательный технический тоннель.
– Там какие-то огоньки, – кивнула девушка. – Ой, что это?
И действительно: в глубине бокового ответвления светились разреженные голубоватые точки. Их было много, очень много – наверное, несколько сотен. В какой-то момент дрезина остановилась вообще, смолк ржавый кошмарный лязг, и до слуха подземных путников долетел странный звук. Звук этот, словно усиленный подземным эхом, напоминал высокочастотные радиопомехи. Омерзительное пищание, перемешанное со свистом, буквально сверлило мозг, словно ржавая бормашина – здоровый зуб. От этого всепроникающего звука хотелось бежать куда подальше, закрыв уши…
Тем временем жутковатые синие огоньки в боковом тоннеле всколыхнулись, словно светящийся планктон в ночном море. Послышался зловещий шелест, будто десятки человек одновременно принялись пилить шифер тупыми ножовками. В темноте определилось новое движение – теперь огоньки сверкали куда более энергично, постепенно приближаясь к магистральному тоннелю. Зловещее синее мерцание двигалось вроде бы хаотично, но была в этом хаосе какая-то странная и непостижимая логика…
И тут что-то верткое, стремительное и на удивление сильное бросилось из тоннеля прямо на ногу Мефодия Николаевича!
– Крыса!.. – пронзительно крикнула девушка.
К счастью, омерзительный грызун вцепился не в тело мужчины, а в высокие бахилы с мощной металлической оплеткой, прокусить которые крыса была не в силах. Короткий взмах ломика – и Rattus Pushtunus, кувыркнувшись в воздухе, с резким взвизгом ударилась о бетонную стену.
– Бежим! – крикнул Суровцев; тут, на подъеме, дрезина была совершенно бесполезной.
Они неслись по тоннелю, скользя литыми подошвами бахил по рельефным шпалам. Они даже не оборачивались: казалось, стоит остановиться и обернуться, и сотни зубастых кошмарных тварей тут же вцепятся в лица, в руки, поволокут в темный тоннель и разорвут там на части. Вскоре подъем закончился. Неожиданно потянуло свежим морозным воздухом – видимо, где-то совсем рядом была вентиляционная шахта.
И тут Лида, схватившись за сердце, прислонилась к стене.
– Не могу… иди сам… умру сейчас, у меня внутри все обрывается… – сбивчиво прошептала она.
Мефодий Николаевич остановился, резко обернулся назад…
От увиденного по коже пробежали волны озноба. Внутри словно что-то хрустнуло, и зеленоватые, словно трупные пятна закружились, заплясали перед лицом…
По тоннелю плотной серой лавой катились тысячи крыс. И хотя до них было метров тридцать, даже с этого расстояния было заметно, какой жуткой злобой сверкают их огромные глаза, подсветленные изнутри синеватым адским пламенем. Густой серый ковер неумолимо приближался, и спасения от него быть не могло.
– Мы умрем… – Девушка была на грани потери сознания.
И тут Мефодий Николаевич вспомнил про бутылки с «коктейлем Молотова», которые он предусмотрительно переложил из рюкзака в карманы теплой куртки. Миг остолбенения и полнейшей обреченности сменился робкой надеждой. Судорожно щелкая зажигалкой, он поджег фитили и бросил бутыли одну за другой в крысиную лаву…
– Бежим! – крикнул он Лиде. – Это их остановит! Нам совсем немного осталось!
Девушка, тяжело дыша и все время хватаясь за сердце, послушно поковыляла по шпалам. В этот момент сзади полыхнуло жаром, послышался истошный визг, пронзительный и страшный, и в воздухе отчетливо запахло жареным мясом…
Они не помнили, сколько бежали: минуту, час или целую вечность. Наконец, в перспективе блеснула странная конструкция из сварной арматуры, и Суровцев понял, что это лестница. Правда, непонятно было, где они теперь находятся: все еще в Южном округе или уже на той стороне реки.
