Вдруг Звягин услышал чавкающий звук, будто кто-то бьет ладонью по воде. Нет, не по воде. Кто-то бил по свежему фаршу. Вася поднял взгляд. У мясорубки стоял призрак мужчины и держал в руках его кисть. Привидение улыбнулось и помахало Звягину его рукой.
– Я штаралашь, я штаралашь, – произнесло чудовище, – за пошилку рашпишалашь.
И бросило кисть к ногам Васи. Звягин выгнулся, чтобы посмотреть, что стало с его частью тела. Но там был только фарш. Долбаный фарш был везде. Будто кто-то обмазал им все стены.
«Погосян будет злиться», – подумал Звягин и умер.
Стас посмотрел на снующую туда-сюда Машу и произнес:
– Девчонки, а у меня завтра днюха. Предки собираются в гости, так что…
– Так ты нас приглашаешь? – заверещала Света.
– Ну да. – Стас сидел с кружкой кофе.
– Стас, а можно?.. – начала Колтун.
– Можно, – ответил Любимов, зная, что она хочет взять с собой Монова.
– Не пойму, что с ним? – Стрельцова нажала «отбой» и села рядом со Стасом.
Ее совсем не волновал день рождения Любимова, ее вообще ничего не волновало, кроме местонахождения драгоценного Паровоза.
– Маш, ты слышишь, о чем я? – спросил Любимов.
– А? – встрепенулась девушка. – Да-да, Стасик, я приду.
Она снова встала и схватилась за телефон.
Любимов не мог смотреть на страдания подруги. Он был рад пропаже Володи, тем более что она, скорее всего, сводилась к «зажиганию на блатхате», как сказал бы сам Паровоз. Но отстраненный взгляд Маши наводил тоску.
– Подожди.
Стас достал телефон. Полистал телефонную книгу, нашел, что нужно, и нажал кнопку вызова. Он не помнил, как зовут рыженькую, которая написала ему свой телефон на салфетке. Поэтому старался обходиться безликим обращением: «слушай…»
– Привет. Слушай, мы тут Паровоза потеряли, – с улыбкой начал Любимов.
Дальше минут пять он молча слушал собеседницу. Улыбка пропала.
– Спасибо. Пока. – Стас отключил вызов, положил телефон в карман и отпил кофе.
– Ну что? – Маша подсела к Стасу. – Что тебе сказали?
– Паровоз убил человека и теперь сидит в тюрьме, – выпалил Любимов и снова отпил кофе.
Паровоз был в ужасе. Увидеть самоубийство подруги (это было точно самоубийство, потому что Володя ее не убивал) – охренительно неприятное зрелище. Но Паровоз держался, как говорится, молодцом. И когда в комнату ворвались бойцы ОМОНа, и когда его кости трещали под берцами этих самых сотрудников, и у следователя в кабинете, и даже сейчас, стоя перед тремя парами глаз в прокуренном помещении с голыми стенами. Надо держаться, иначе…
– Проходи, будь как дома, – весело произнес взъерошенный, похожий на домовенка Кузю, мужичок.
Володя прошел к столу, за которым сидели арестанты.
– Приветствую, – произнес Володя, судорожно вспоминая все, что он знал о подобных заведениях.
«Не подавать никому рук и не пожимать протянутых» – первое, что пришло в голову. Поэтому, проигнорировав протянутую ладонь «домовенка», он сел на лавку.
– Володя, – представился Паровоз, вспомнив еще одну мудрость: «Меньше слов».
Поговорив о том о сем, все улеглись спать. Не спал один Паровоз, по крайней мере, ему так казалось. Тихое посапывание «домовенка» и какой-то странный гул то и дело отвлекали его от мыслей о погибшей Соне.
Все объяснимо, все. Девушка раздевается – в танце, разумеется, – чтобы встал у Паровозика. Какого хера она накинула на себя эту гирлянду? Ну, накинула и накинула. Все для Паровозика. И вот тут начинается самое интересное. Интересное и все еще объяснимое. Девушку убивает током. Где-то потрескалась изоляция, вот и произошла утечка. Все так, все для тебя, Паровозик. Да, такой расклад успокаивал его, да и следствие по-другому пошло бы. Если бы не одно «но». Паровоз своими глазами видел, как хренов призрак плясал рядом с умирающей девушкой. Теперь Володя напрягся, вспоминая, говорил ли он на допросе о столь безумном факте. Даже если и говорил, в эту чушь вряд ли кто поверит. Паровоз и сам иногда думал, что это ему привиделось. Если так, то все нормально. Девушка накинула на себя уже включенную гирлянду с поврежденной проводкой. Да, все было именно так. И чем быстрее он сам поверит в это, тем быстрее выйдет отсюда.
Володя, наверное, задремал. Его разбудил шепот. Парень повернулся и привстал с кровати. Шепот стих. Соседи по камере спали. Володя сел и прислушался. Шепот не исчез совсем, его заглушал гул. Такой странный звук, будто тюрьма находилась у взлетной полосы. Это объяснение не могло успокоить – до ближайшего аэропорта было километров двести. Значит, гул производило что-то другое. Как только встал с кровати, Паровоз увидел, что это так гудит. До этого постель, на которой спал «домовенок», не просматривалась. Теперь Володя остолбенел. Неужели опять?! Провод или стальная проволока шла от розетки к металлической ножке кровати. «Домовенка» трясло. Мужчина был уже мертв, только электрический ток продолжал сокращать мышцы.
Паровоз опомнился и бросился на выручку. Сначала была вспышка, боль пришла потом. Володю отбросило к столу. Он не видел, но чувствовал присутствие кого-то еще в камере. Перед тем как потерять сознание, парень услышал тот самый шепот, который его разбудил:
– В саласэ лис смель сумит. Там, швернувсышь, Вова шпит.
Глаза Володи открылись, и он взглянул на собственное тело. Он повел плечами, склонил голову сначала к одному плечу, потом к другому, позвонки хрустнули, и Паровоз улыбнулся. Но это все делал не он. Володя сидел где-то на задворках сознания и ничего не мог сделать. Он прекрасно понимал, что все его составляющие – волосы, кожа и, черт бы его подрал, даже член – были заняты кем-то другим. Каким-то диким существом, способным натворить больших дел, чем убийство рыжей потаскушки. И это существо вызывало в Володе чувство отвращения. Было что-то жуткое в подобном состоянии. Его будто заперли в карцер. Он не чувствовал тела абсолютно. Будто его парализовало или он умер.
– Это не я! – закричал Паровоз. Но изо рта не вылетело ни звука. Тварь, занявшая его место, только искривила рот Володи в ухмылке.
Глава 4
Игорь Савельев пошел по стопам своего дядьки. Он стал сыщиком. Неплохим сыщиком, по словам его начальника полковника Коржунова. Но, проработав пять лет в уголовном розыске, Игорь решил заняться своим делом. Многие, не найдя себя в розыске, шли в бизнес, но только не Савельев. Делом всей его жизни был сыск, но вот только не мог Игорь реализовать свой потенциал в полной мере на госслужбе. Решено было создать сыскное агентство «Савельев и Ко». Вот уже месяц Савельев приходил к восьми ноль-ноль в снятую под офис на окраине Северо-Задонска однушку и ждал подходящего дела. Но дел не было никаких – как, кстати сказать, и компании, которая была указана в названии фирмы.
Сегодняшнее утро не стало исключением. Компании у него так и не появилось. Он звал к себе Костю Пришвина – отличного сыскаря, но тот размышлял. Костику очень полюбился социальный пакет, предоставляемый государственной службой. Уйдя к Савельеву, Пришвин мог потерять не только соцпакет, но и льготную пенсию. А человек в возрасте двадцати девяти лет уже должен думать о пенсии, по его мнению.
Игорь включил телевизор и пошел в кухню набрать воды в лейку. Он развел множество цветов, и пока у него была куча свободного времени, чтобы следить за ними. Фиалки были его слабостью. Еще в детстве в их доме в Подлесном все подоконники были заставлены этими милыми цветочками. Мама очень любила их. Его мысли, как всегда, бесконтрольно вернулись в тот день, когда соседка тетя Зина нашла тело мамы на пустыре за чулочной фабрикой. Она лежала у опоры электропередач. Тетя Зина сказала, что хотела пройти мимо. Она взглянула на черную фуфайку и подумала, что это Сашка Макаров напился и уснул. Но потом все-таки ее что-то привлекло, и она вернулась. Мама умерла от поражения электрическим током. Оголенный провод валялся в метре от нее. Она шла на фабрику и споткнулась об этот самый провод. «Хреновая смерть», – сказал тогда Сашка Макаров. Хреновая? Черт возьми! Савельев, дожив до тридцати, был уверен,
