Жанна хлебнула еще коньяку и, раскурив новую сигарету, спросила:
– Нравится тебе мое повествование, Женечка? Продолжать ли дальше?
– Пожалуй…
– Ну, слушай, коли такой смелый. Алику плевать было на то, что я сделалась необыкновенно искусной в постельных утехах. А я, как ты выразился, любила его одного. Когда он очередной раз меня «пнул», я… В общем, я тогда сама удивлялась, когда обнаруживала себя в очередном мерзостном притоне. Отмывалась, чистилась и опять липла к нему… Это как навязчивая идея… шиза…
– Я слышал, он куда-то уезжал.
– О! Даже ты слышал! Да! Несчастный Альбертик не выдержал домогательств грязной шлюхи и сбежал в Кингисепп, на свою, так сказать, историческую родину. А я нашла!! – Жанна засмеялась, но в этом ее смехе Антонов отчетливо слышал клокочущие в горле слезы. – Нашла! Ты не представляешь его лица, когда он меня опять увидел! Представь, он приходит домой, а я пью чай с его мамочкой. И вся я опять такая чистенькая, беленькая и даже со справкой в кармане из венерического диспансера, чтобы он, значит, не сомневался в моем не сокрушенном излишествами здоровье. И Бертова мамочка, представляешь, уговорила его на мне, хорошенькой блондиночке, жениться. В общем, достала я его так, что он женитьбу на мне посчитал наименьшим злом.
– Ты все-таки была за ним замужем… – проронил Антонов.
– Ага, только можно это не считать…
– Почему?
– Потому что наша супружеская жизнь не продлилась и года. Ты даже не можешь предположить, кого я Алику родила!
– Родила? Он говорил, что у него нет детей…
– Естественно… Кто ж в таком признается! Я тоже говорю, что у меня нет детей. И мы с Соколовским честны, в некотором роде, – мерзко хохотнула Жанна. – Рожденный мной… не ребенок! У него другое обозначение – монстр! Урод женского пола под условным названием… Верочка…
– Верочка?
– Ага! Верочка! Если бы ты ее увидел, пару ночей уж точно спать бы не смог!
– Ты, наверно, преувеличиваешь…
– Нет, Женя! До рождения этой… с позволения сказать… Верочки… я жутко пила всякую дрянь… курила по две пачки в день, а то и больше… лечилась от венерического заболевания такими лекарствами, что просто страшно сейчас… Да и во время беременности кое-что позволяла себе, потому что трудно было сразу от всего отвыкнуть. В общем, удивительно, что у Верочки еще ручки-ножки были… В том заведении, куда мы ребенка сдали, я видела и похуже… Но и Верочка… знаешь ли… на большого любителя…
– Жанна, но от такого же не убережешься! Бывает, что у абсолютно здоровых людей рождаются больные дети!
– Да, Женечка, да! Именно это мне и позволило все свалить на Альберта. Я утверждала, что это все из-за него! Из-за его дьявольской красоты! Я вопила, что природа не в состоянии повторить еще раз столь же совершенного человека, потому и произошел сбой! Я обвиняла его во всем, а он даже не предположил, что дело может быть во мне! И носится с этой… Верочкой, как… В общем, мне было бы легче, если бы он тоже сделал вид, что этого ребенка никогда не было, понимаешь?!! А он, гад, не сделал!!! Таскается туда и таскается! До сих пор! Можно подумать, что эта Верочка хоть что-нибудь понимает!
– Подожди… Жанна… Так ей сейчас должно быть…
– Не трудись считать! Ей уже двадцать!!! Ты только представь: двадцать лет знать, что где-то живет и здравствует страшенный урод, произведенный на свет тобой! Я надеялась, что она быстренько умрет, но этот чертов Соколовский не дает ей умереть! Таскает ей лекарства, витамины и прочее! А ей, может быть, и лучше умереть, а, Жень! Это ведь более гуманно – взять и позволить ей умереть, вместо того чтобы искусственно поддерживать жизнь!
Антонов видел, что Жанна на пределе, что она не рыдает только потому, что весь этот кошмар не отпускает ее целых двадцать лет, за которые она к нему как-то уже успела притерпеться. Он положил свою ладонь на ее руку и сказал:
– Жанна, давай куда-нибудь уедем отсюда, а то, мне кажется, официант с большим интересом прислушивается к нашему разговору.
– Ну и что?! – запальчиво выкрикнула она.
– А то, что завтра этот веселенький материальчик может вдруг оказаться в питерских СМИ. Как тебе такая перспектива?
Жанна как-то сразу поникла плечами.
– Да, ты прав, – согласилась она. – Только куда же ты меня повезешь? Тебе же некуда. У тебя дома сплошные… чада и домочадцы!
– К тебе, разумеется, – ответил Антонов.
– Отлично! – усмехнулась она. – Нищих кавалеров у меня со времен студенчества не водилось.
– Обижаешь, милая. Я – представитель средних слоев населения.
– Не вижу разницы. Ладно, поехали. Только придется вызывать такси. Я тут наклюкалась. За руль не сяду. На такси-то наскребешь, представитель средних слоев?
– А то!
– Только не лезь ко мне со своими благотворительными поцелуями! – тут же предупредила Антонова Жанна, когда он помог ей снять куртку и взялся за шарф.
– У тебя пьяные глюки, милочка, – рассмеялся Евгений. – И в мыслях не было!
– Ага! Можно подумать, ты приехал слушать продолжение моего жизнеописания…
– А что, тебе еще есть чего порассказать?
– У меня богатая биография, Женечка!
Жанна провела Антонова в комнату, усадила на огромный диван, обтянутый кожей апельсинового цвета, и, открыв бар, вытащила из него изящную керамическую бутылку, украшенную яркой затейливой росписью.
– Текилу будешь? – спросила она.
Евгений, поднявшись с дивана, вытащил у нее из рук бутылку и сунул обратно в бар со словами:
– Тебе хватит…
– Да кто ты такой?! – возмутилась Жанна.
Антонову показалось, что она только разыгрывает возмущение, а на самом деле рада тому, что он хотя бы таким способом выразил заботу о ней. Она прижалась спиной к шкафчику с баром и закусила губу, на которой удивительно прочно держалась ярко-алая помада. Евгений вздохнул и сказал:
– Я, конечно, никто, нищий кавалер, представитель очень и очень среднего класса, который с трудом наскреб на такси, но…
– Никаких «но»! Ты, похоже, решил, что я такая вся разнесчастная, что меня никто, кроме тебя, никогда не любил, да?! Нет же! Нет! Меня любили! Еще как! Ты знаешь, после рождения… Верочки… я не могла оставаться с Альбертом. Мне казалось, что он в конце концов поймет, кто главный виновник нашего несчастья, и мне тогда не будет спасения! Именно я с ним развелась! Я! Та самая, которая жить ему спокойно не давала! А он, дурачок, даже сопротивлялся разводу, жалел меня… Но я все-таки ушла. Мне давно делал всяческие авансы директор магазина, куда я ходила за продуктами. Герман Успенский. Это потом я узнала, что он никакой не Герман Успенский, а Гриша Удодов… Ха… Смешно, да? То есть выходит, что я не Успенская, а Удодова… Ой! Не могу… До сих пор смех разбирает… Этот Удодов, он купил себе новые документы. Удодов вообще фамилия смешная, а кроме того, оказалось, что он уже успел отсидеть несколько лет за какие-то хищения… я не вникала… Мне было все равно. Гриша-Герман был хорош собой, не стар, богат и меня обожал.
Жанна отлепилась от шкафчика с баром, села на диван, внимательно оглядела лицо Антонова и повторила:
– Обожал. Альберт терпел как неизбежное зло, а Гриша обожал, баловал, покупал сладости, тряпки, золото. Он чем-то напоминал мне тебя, Женька… Вот вроде бы тертый волк, но со мной был так же нежен, как ты… У нас с тобой постели не было, но если бы была, то… В общем, я пыталась начать жить заново. Упросила его не шиковать со свадьбой. Он согласился. Были только свои, самые верные люди. Потом мы
