– С чего ты взял?
– С того! Запах газа я почувствовал уже на лестнице. А если кто-нибудь закурил бы? Все СМИ растрезвонили бы об этом, как очередном теракте!
– Ни в одном фильме не видела, чтобы дом от этого взрывался.
– Алка! Ты совсем сбрендила! Кино – кином, а жизнь – жизнью! – Макс намеренно разговаривал грубо и насмешливо. Только такой тон мог привести ее в чувство. – И вообще, подруга, ты решила дешево отделаться!
– Что ты имеешь в виду? – Она опять села на постели и встревоженно посмотрела ему в глаза.
– То самое! – усмехнулся он. – Как я понимаю, тебя мучает комплекс вины, так?
– Ну… да… – растерялась она.
– Вот я и говорю, что ты решила легко отделаться: раз – и на тот свет! А ты поживи-ка и помучайся! Может, тебе именно такое наказание предусмотрено, а ты тут самодеятельность устраиваешь!
Алла застыла, уставившись в стену. Лицо опять сморщилось, но слезы, видимо, уже все вышли. Она повернула лицо к Максу и сказала:
– А пожалуй, ты прав. Я должна мучиться всю оставшуюся жизнь. Это ты хорошо придумал. Макс… Только… если бы ты знал, как это тяжело…
– Догадываюсь.
– Нет… Ты не можешь даже предположить. Особенно тягостно понимать, что все могло быть иначе, если бы…
– Никаких если бы! Это судьба, Алла! – перебил ее Макс.
– Какая еще судьба? Я не могу поверить, что мне на роду было написано снова встретить Счастливчика, чтобы погиб Удильщик!
Некто Макс с тревогой заглянул ей в глаза. Не повредилась ли она умом с горя?
– Что ты несешь? Что еще за удильщик? И кто является счастливчиком? Что-то я счастливых поблизости не наблюдаю.
– Счастливчик – это… Нет, я лучше расскажу тебе все по порядку…
И с бесстрастным лицом человека, равнодушно излагающего перипетии чужой жизни, она стала рассказывать Максу о своих взаимоотношениях с мужчинами, начиная с детсадовца Костика Лютикова и кончая Игорем.
– Странно, – проговорил Макс, когда она закончила.
– И что именно тебе странно?
– У всех твоих мужиков говорящие кликухи. Почему же мне досталось всего лишь жалкое неопределенное местоимение? Неужели я до такой степени неопределенен?
– И это все, что ты вынес из моего рассказа?
– Нет, не все. Но ты сначала ответь на мой вопрос.
– Я не знаю, что сказать, Макс, честное слово. Сначала я звала тебя Антиноем…
– Это еще кто?
– Прекрасный греческий юноша. Он в Эрмитаже находится. Это античная скульптура, вернее, бюст. Очень красивый молодой человек. Красивее я не видела. Ты почти так же красив, Макс. Женщины не могли не говорить тебе о твоей красоте.
– Допустим, я писаный красавец! Тогда вообще непонятно, почему из этого… как его… Антиноя я превратился в местоимение? Хотелось бы остаться древним греком!
Алла задумалась.
– Антиной – он очень красивый, но… каменный, холодный… А ты, Макс, живой… Неопределенное местоимение всплыло, может быть, потому, что я никогда не могла понять толком, как к тебе отношусь… С самого начала не понимала… Да и сейчас… А вот ты меня всегда понимал… Один ты…
– Я тебя чувствую, Алка. Я тебе и раньше говорил, что понимаю – тебя кто-то здорово обидел или оскорбил, и ты теперь зла на весь род мужской.
– Я не зла! Я вас всех ненавижу!!! – Алла закусила губу. Она лопнула, и из-под высохшей корочки показалась капелька крови.
– Ну, знаешь, милая, ты сама себе противоречишь! – усмехнулся Макс.
– Да?
– Да! Если ты ненавидишь, то должна радоваться, что все так получилось с… Удильщиком.
– Как ты можешь такое говорить! – ужаснулась Алла. – Я никогда никому не желала смерти!
– А Фотографу?
– Ему… не знаю… может быть, но так… несерьезно…
– Меня ты тоже ненавидишь? – Макс выпрямился на стуле и развернул плечи, будто желая принять ее ответ прямо в грудь, как отравленную стрелу.
– Тебя? – растерялась она. – Тебя… нет… Я же сказала, ты единственный человек, который меня понимает. Нет, пожалуй, не единственный… Есть еще Леха Никифоров, бывший одноклассник. Помнишь, я тебе говорила, что иногда ужинаю у него в кафе? Он тоже меня всегда понимал… но ты, Макс, лучше…
– Выходит, я исключение из твоего правила?
– Возможно… Я никогда об этом не думала.
– То есть ты принимаешь меня таким, каков я есть?
– Да… Пожалуй…
– А ведь я, Алла, тоже оборотень, если придерживаться твоей терминологии.
– Да?
– Да! У меня, как ты знаешь, была жена, а я ее, как последний мерзавец, бросил.
– Ты же говорил, что вы разошлись полюбовно!
– Ага! Полюбовно! Знаешь, что мне не нравилось в моей жене?
– Ну?
– То, что она не желала меня обслуживать. Это я опять пользуюсь твоей терминологией. Приходишь из института, а в холодильнике – ни хрена. Одни пельмени!
– Она ведь тоже училась. Мог бы и сам в магазин зайти. И сварить что-нибудь мог – не развалился бы.
– Мог. И ходил. И даже щи варил. Надоело. В нашем обществе принято, что это делает женщина.
– Я ненавижу наше общество!
– А обществу плевать на твою ненависть! А мне, честно говоря, плевать на общество! Я, знаешь, думаю, что мы просто не любили друг друга. Если бы она любила, то расстаралась бы на что-нибудь покруче пельменей. А если бы я любил, то не заметил бы, что трескаю одни пельмени. Скажешь, не так?
– Макс, ты же знаешь, я не желаю ничего слышать о любви. Ее не существует! Есть только красивые слова, которые маскируют обычное животное совокупление.
– А Удильщик-то тебя любил!
– С чего ты взял?
– Из твоего рассказа понял. Впрочем, нет… раньше… Тогда, когда его в твоем коридоре увидел. Честно говоря, я потому и не звонил, и не появлялся у тебя. Думал, что он своим молодеческим пылом тебя все- таки развел на любовь. Алка! Скажи! Может, ты его все-таки любила? Потому и убиваешься так…
– Я много думала об этом…
– И что?
– Я давно разучилась любить, Макс. Я восхищалась им, его, как ты говоришь, молодеческим пылом. Он был одновременно и умным, и по-детски восторженным, солнечным. Ему нравилось жить, любить, и он этим заражал.
– Надо же! Такие слова и о ком!!! О ненавистных мужиках!
Макс почувствовал, что Алла снова готова была заплакать. Сейчас это уже лишнее. Она почти без сил. Лицо уже отливало зеленым.
– Знаешь, – сказал он, – я позвонил тебе на работу и попросил оформить отпуск за свой счет на четыре оставшихся до выходных дня. Отоспись. Тебе это необходимо.
– А ты… Ты… уйдешь? – В голосе Аллы слышалось такое отчаянье, что он поспешил ее заверить:
– Нет, не бойся. Я останусь. У меня тоже отпуск за свой счет.
