Ельцин. Кремль. История болезни

выпускники вузов отправлялись тогда на низовые должности.

Но в другом он точно был оригинален: торжественно поклялся освоить двенадцать рабочих специальностей за год – строго по одной в месяц. Проклятый комплекс неполноценности, вбитый отцовским ремнем, не давал жить спокойно. Ельцину все время требовалось доказывать свое превосходство: в первую очередь – себе самому.

Это было, конечно, совсем нелегко, приходилось корячиться в две смены. Но зато, когда высокая комиссия в конце каждого месяца приходила проверять его работу, Ельцин без натяжек получал пусть низший, но вполне профессиональный разряд.

Таким макаром к концу года он сумел одолеть специальности каменщика, бетонщика, плотника, столяра, стекольщика, штукатура, маляра, машиниста на башенном кране, водителя и т. п.

Точнее, не так: к концу года он сумел получить двенадцать профессиональных разрядов, сиречь соблюсти некие формальности. Сильно сомневаюсь, чтобы хотя бы в одной из этих профессий он стал мало-мальским докой; этаким галопом по Европам вершин мастерства не достигнешь (попробуйте за неделю прочитать полное собрание Пушкина), но внимание окружающих – и начальства в том числе – гарантированно обеспечено. (попробуйте за неделю прочитать полное собрание Пушкина)

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Основными чертами пациентов с истерической психопатией является отсутствие объективной правды как по отношению к другим, так и по отношению к себе. Стремление постоянно находиться в центре внимания побуждает этих субъектов играть какую-нибудь роль: яркого талантливого человека, непризнанного гения, выдающегося специалиста во всех областях.

Там, на стройке, обнаружился и еще один его заложенный в генах природный дар: питие .

Без бутылки в стройуправлении не решался ни один вопрос. Пили все – от последнего работяги до начальника СМУ. Каждый день начинался и заканчивался неизменно одинаково: со стакана.

Недюжинная физическая сила позволяла Борису Николаевичу ставить диковинные даже для строителей рекорды выносливости.

В роду Ельциных-Елцыных тяга к выпивке переходила из поколения в поколение. И вполне возможно, зеленый змий окончательно засосал бы и нашего героя, и карьера его закончилась бы должностью пьющего строительного начальника средней руки. Сидел бы давно уже на пенсии, носил спортивные штаны с пузырями на коленях, и звездным мигом своей жизни почитал бы поездку в Москву, на передачу «Поле чудес». («Пользуясь случаем, понимашь, хочу передать привет родному Екатеринбургу, всем друзьям и знакомым, а особенно жене Наине!»)

Но Ельцину повезло. От крутого пике удержала его молодая жена – Анастасия, Ная…

Они познакомились еще в институте. Настя Гирина – так ее тогда звали – жила с Ельциным в одном общежитии, в комнате по соседству.

Из всех студенток была она самой неприметной и тихой. Выросшая в старообрядческой семье, где не то что выпивка – крепкое слово почиталось грехом – Анастасия поражала окружающих покорностью и незлобивостью.

Для бунтаря с перебитым оглоблей носом – партия довольно странная. Но все решила вполне прозаическая подоплека.

Настя отменно (по студенческим меркам) готовила. Приходя в девичью комнату, Ельцин неизменно сметал со стола испеченные ей пирожки, заедал домашним борщом и постепенно проникался симпатией к милой, домашней барышне.

Их союз стал наглядным подтверждением тезиса о том, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Рискну предположить, что вкусная домашняя еда символизировала для будущего президента тепло семейного очага. Сам-то он сызмальства питался впроголодь, заманчивые разносолы видел только в книге «О вкусной и здоровой пище» и совершенно искренне высшим наслаждением почитал сосиски, сваренные с добавлением сливочного масла. (Недаром, даже в книге мемуаров, процитированной мной выше, едва ли не главным подтверждением нищенского своего детства Ельцин называет отсутствие «сладостей, деликатесов или чего-нибудь вроде этого».)

Да и по всем другим параметрам как нельзя лучше соответствовали они друг другу. В этой лишь с виду несуразной паре каждая сторона отлично дополняла друг друга. Как у поэта:

«Они сошлись – вода и камень,

Стихи и проза, лед и пламень…»

«Всегда была скромная, приветливая, какая-то мягкая, – пишет по этому поводу Ельцин. – Это очень подходило к моему довольно неуемному характеру».

Правда, о своих чувствах Ельцин долго не распространялся, предпочитая сметать Настины пирожки без поэтических экзерциссов . Косвенно он и сам признается в этом:

«Наши взаимные симпатии нарастали постепенно, но виду мы не подавали; и даже если с ней целовались, то, как со всеми девчатами, в щечку. До каких-то пылких объяснений дело не доходило… Помню, первый раз мы объяснились друг другу в любви на втором курсе…»

Борис Николаевич, как всегда, страдает некоторыми провалами в памяти. Он точно запамятовал, что объяснение это, произошедшее, с его слов, «на галерке фойе перед актовым залом института», никаких дальнейших шагов за собой не повлекло.

Ну да, объяснились. Целовались. Но в студенческой среде такое происходит сплошь и рядом и к любви отношение имеет самое отдаленное.

Никаких серьезных авансов бедной девушке Ельцин не давал. Ее студенческие подруги вспоминают, что она тяжело мучилась этой неопределенностью. Воспитанная в старообрядческих традициях, на поэзии Асадова и Щипачева, торопить события Анастасия не могла, объяснений от экспрессивного ухажера не требовала, и лишь плакала по ночам в подушку.

На последнем курсе она с ужасом узнала – как водится, не от него: Ельцин, по обыкновению, целыми