Все это вынуждает на время более конкретно обратиться к проблеме «Жития св. Антония», взятой на фоне того предпочтения, которое было оказано современниками Феодосию (он был канонизирован раньше, чем Антоний; житие его не только сохранилось, но и получило широкое распространение и т. д.) по сравнению с Антонием и которое признают неслучайным (Федотов 1959:33) [715].
Против тезиса о «неслучайности» спорить трудно, и, видимо, предпочтение, оказанное Феодосию, объясняется и теми причинами, которые указывают исследователи. Но говорить о позиции «современников» и вообще русского общественно–религиозного мнения в дотатарский период, т. е. в течение более чем полутораста лет после смерти Антония и Феодосия, тем более с такой определенностью, по меньшей мере рискованно. Осторожнее и целесообразнее поэтому, напомнив об основных «внешних» свидетельствах, относящихся к «Житию Антония» (составление обширного текста о первых печерских подвижниках, об устроении Антонием Печерского монастыря и об основании церкви святой Богородицы, относящегося к последней четверти XI в. [716]; известность этого текста на рубеже XII–XIII вв., о чем можно судить по некоторым частям «Киево–Печерского патерика» [высказывалось мнение, что обширные выписки из «Жития» у Симона и Поликарпа можно понимать как указание на то, что в это время оно уже было полузабыто] [717], свидетельства XVI–XVII вв.
об утрате текста «Жития» и о том, что под этим названием начинает фигурировать другой текст, отличный от первоначального «Жития Антония» [718] и т. п.), подчеркнуть один из основных результатов исследования Шахматова (1898:105–149; 1908 и др.) — наличие уже в раннее время двух противоречащих друг другу версий рассказа о начале Печерского монастыря, в одной из которых решающая роль в этом деле отводится Антонию, в другой же — Феодосию. Эти противоречия, конечно, отсутствовали в тексте «Жития Антония» и объясняются из тех источников, на основании которых можно судить об утраченном тексте жития. Основным таким источником была т. наз. Печерская летопись, которую, согласно Шахматову, составил в начале XII в. (до 1110 г.) неизвестный монах. В эту летопись, помимо погодных записей и некоторых других материалов, вошли две статьи, написанные Нестором в конце XI в., — «Сказание, чего ради прозвася Печерский монастырь» и рассказ о перенесении мощей Феодосия, продолженный краткой похвалой ему, — а также многочисленные заимствования из самого «Жития Антония». Но Печерская летопись, составленная, очевидно, в Печерском монастыре, также не дошла до нас, хотя она, видимо, была утрачена позже, чем «Житие Антония» [719]. Следовательно, встает новый вопрос — об источниках, по которым можно судить о самой Печерской летописи. Шахматов, основательно изучавший эту проблему, установил, что, помимо последующих редакций «Повести временных лет» [720], к числу источников первостепенной важности относятся некоторые части «Киево–Печерского патерика», а именно входящие в него «Слова» (сказания) Симона и Поликарпа. Конкретно, речь идет о семи фрагментах, в которых упоминается Антоний и даже его житие («[…] сам челъ еси въ житии святаго Антониа […]», «Послание Симона к Поликарпу». Слово 14, л. 1226, см. Абрамович 1930:102 и др.) [721]; об этих фрагментах см. Шахматов 1898:107–112. Наконец, как особый источник сведений о Печерской летописи в той ее части, которая так или иначе отражала «Житие Антония», следует выделить добавления, сделанные уставщиком Кассианом в редакциях Патерика 1460 и 1462 гг. и заимствованные им из Печерской летописи («Кассиановские» редакции). Эти добавления, важные и сами по себе, оказываются особенно ценными постольку, поскольку они отличаются от всех предыдущих редакций Патерика и, в частности, от сведений, относящихся к Антонию и в несторовом ЖФ (Шахматов 1898:124–127 и далее).
Эти разногласия очень существенны — тем более, что в ряде случаев они касаются хронологических вопросов, решение которых по данным Кассиановской редакции предполагает пересмотр ряда важных фактов, связывающих Феодосия с Антонием в ЖФ. В частности, по указанию этой редакции и, следовательно, Печерской летописи, оказывается, что братия стала стекаться к Антонию около 1031 г., т. е. за несколько лет до рождения Феодосия [722], и что уже в 1033 г. Антоний удалился в другую пещеру. Из этого следует, видимо, что «антониево–феодосиевская симфония», выдвигаемая Нестором в ЖФ, является почти целиком идеологической конструкцией, лишь в очень малой степени отвечающей жизненным реальностям. Один из авторитетных исследователей вопроса имел основание заявить, что «не видно вообще, чтобы Антоний и Феодосий совместно работали над устроением обители» (Пархоменко 1914:239). Он же, полемизируя с утверждением Приселкова о «тенденциозных искажениях» (1913:267 и др.) и не отвергая
Разумеется, дело не в тенденциозности «Жития Антония» и ЖФ, но в том, какова направленность ее и что стоит за нею. Несомненно, что каждый из авторов этих житий стоял на своей почве и предлагал свою версию. Также несомненны, видимо, и утверждения «о борьбе двух начал в жизни Печерской обители первой поры ее существования» [724] и о существенных различиях между обоими святыми —
Итак, и независимо от показаний «Жития Антония» и разногласия его с «Житием Феодосия», Антоний и Феодосий — люди разных взглядов, разных симпатий, не лишенных при этом политической окраски.
По мнению того же историка,
идейная сторона этой борьбы — столкновение византинизма и антивизантинизма, наличность какового столкновения у нас на Руси во второй половине XI века — да и раньше — вряд ли кто станет отрицать. (1914:241).
Проявление этой борьбы Пархоменко видит в разном отношении их к князю Изяславу и его к ним. Феодосий и князь были взаимно привязаны друг к другу, и когда князь был изгнан из Киева, Феодосий осудил это изгнание и поставил себя в столь рискованные отношения к новому князю Святославу, что можно было ожидать бед и для монастыря, и тем более для самого Феодосия. Отношения же между Антонием и Изяславом носили совсем иной характер. Около 1061 г. Антоний подвергается гневу Изяслава и должен (видимо, вынужденно) удалиться из обители. В 1068 г. Антоний выступает на стороне Всеслава, политического врага Изяслава; когда последний возвращается в Киев, Антоний вынужден укрыться у Святослава. В этой чреватой опасностями для Антония обстановке трудно было работать над устроением обители, и поэтому выдвижение в ней на первое место Феодосия, видимо, должно объясняться не только его личными качествами (хотя и ими тоже). Вполне вероятно, что за этими различиями, противоречиями и конфликтами нужно видеть, как полагают некоторые исследователи, ту борьбу строгого византинизма с западными влияниями, которая велась в эти годы в Киеве (с 1054 г. Византия порвала с Западом). Хорошо известны связи Изяслава с Западом и, между прочим, с Римом. Антоний же был строгим и последовательным византинистом, духовно связанным с Афоном и греческим монашеством, в отличие от Феодосия, позиция которого в этом вопросе была, видимо, более свободной. Эти расхождения вольно или невольно способствовали известной напряженности в отношениях между «партиями» Антония и Феодосия. Во всяком случае Печерская обитель и ее братия не избежали этой борьбы, и дух ее отражается то здесь, то там в 50–70–е годы XI в.
