«Се коль добро и коль красно еже жити братии вкупе». Аз бо, братие, хотелъ есмь единъ жити въ пустыни сей и тако скончати се на месте сем. Аще ли сице изволшу Богу, и аще угодно ему будет, еже быти на месте семь монастырю и множайши братии, да будетъ воля Господня! Аз же вас с радостию приемлю […]
И тут же, коль решение уже принято, — наставления, предупреждения об опасностях и трудных испытаниях, но и ободрение:
[…] токмо потщитеся създати себе комуждо свою келию. Но буди вы сведома: аще въ пустыню сию жити приидосте, аще съ мною на месте сем пребыватихощете, аще работати Богу пришли есте, приготовайтеся тръпети скръби, беды, печали, всяку тугу, и нужию, и недостаткы, и нестяжание, и неспание. И аще работати Богу изволисте и приидосте, отселе уготовайте сердца ваша не на пищу, ни на питие, ни на покой, ни на беспечалие, но на тръпение, еже тръпети всяко искушение, и всяку тугу и печаль. И приготовайтеся на труды, и на пощениа, и на подвигы духовныя, и на многы скръби.
А чтобы все это не было понято только как от самого него исходящее, как всегда в ответственных случаях напоминание священных текстов, которые в данной ситуации выступают как квинтэссенция того, о чем говорил только что Сергий:
«Многыми бо скръбьми подобает нам внити въ царство небесное»; «Узокъ путь и прискръбенъ есть, въводяй в жизнь вечную, и мало их есть, еже обретают его»; «Нужно бо есть царство небесное, и нужници въсхищают е»; «Мнози суть звани, мало же избранных».
Мало избранное стадо Христово, и Сергий напоминает стоящим перед ним слова Христа, обращенные к этому «малому стаду»: «Не бойся, малое мое стадо! О нем изволилъ есть отець мой дати вамъ царство небесное». И монахи — с радостью: «Вся повеленая тобою творимь и ни въ чем же не преслушаемся тебе». Сергий, однако, помнил неудавшийся опыт своего брата Стефана и понимал, что обещание «не преслушаться» далеко еще не само «непреслушание». Понимал он и другое, что он — по крайней мере, в первое время — единственный, кто мог помочь пришедшим монахам своим примером, советом, заботой и, конечно, тем, что можно назвать глубинным религиозным опытом.
Собравшихся было немного, не более двенадцати человек. Имена примерно половины из них известны из «Жития». Люди были разные, но большинство из соседних краев: дьякон Онисим и его отец Елисей были земляками Сергия, из Ростовской земли, старец Василий, по прозвищу Сухой, одним из первых пришедший к Сергию, был с верховьев Дубны. Происхождение Сильвестра Обнорского и Мефодия Пешношского восстанавливается, видимо, по их эпитетам. Были еще крестьянин Яков (Иаков, его называли Якута), выполнявший обязанности рассыльного, хотя дел у него было немного (пустынники, как правило, рассчитывали на самих себя и редко им что–нибудь было надо за пределами своей пустыни), и некто Андроник, о котором почти нет каких–либо сведений.
Построив каждый для себя келью, они живяху о Бозе, смотряюще житиа преподобнаго Сергиа и тому по силе равнообразующеся. Этот глагол, дважды встречающийся в «Житии» [303], отсылает к идее подобия, уподобления, некоего отмеченного равенства и сходства в образах (ср. определение Троицы — Троица равнобожественная, трипрестолная, равнообразная. Ав. Кн. обл. 586. XVIII в. — 1679 г.) и образован на основе кальки с греч. ???–??????. Братия смотрела на жизнь Сергия и посильно подражала ему и через это приближалась и к Богу, который как раз и создал человека по Своему, Божьему образу и подобию, почему и существует «превечная соустроенность, первоначальная согласованность» между существом человеческим и существом Божественным (Лосский 1991, 87). Именно из этой соустроенности и согласованности объясняется, что «совершенство человека не в том, что уподобляет его совокупности тварного, а в том, что отличает его от космоса и уподобляет Творцу» (Там же, 87). И вот в описываемой в «Житии» ситуации братия старается выстроить себя по образу и подобию Сергия, тем самым частично, но с другой стороны приближаясь и к Богу, возвращая Ему свой долг. А каков был сейчас Сергий, когда теперь перед Богом он отвечал не только за самого себя, но и за свою братию? Чувство великой ответственности побуждало Сергия к великим трудам — и духовным и физическим. И Епифаний еще до «персонального» перечня братии, но уже имея в виду и ее, спешит еще раз дать «сегодняшний» портрет Сергия и тем самым тот образец, подобным которому сейчас стремился стать каждый из новых обитателей пустыни. Епифаний, характеризуя Сергия, смотрит на него глазами теперешнего Сергиева окружения, хотя и знает блаженного во многих отношениях лучше, чем братия, едва лишь начинающая узнавать Сергия. Следует лишь заметить, что видеть и узнавать совсем еще не то же самое, что стать подобным ему. И надо думать, что приближение к образу Сергия, уподобление ему, «равнообразование» было не только трудным делом, но и многим не по плечу. Были, видимо, и такие, кто, ценя и любя, сразу же понял недостижимость Сергиева уровня и старался подражать Сергию только в том, в чем мог. А видели перед собой теперешние спутники Сергия следующую картину или — у?же — портрет:
Преподобный же Сергие, живый съ братиами, многы труды претръпеваше, и великы подвигы и поты постническаго житиа творяше.
Жестоко же постное житие живяше; бяху же добродетели его сице: алкание, жадание, бдение, сухоядение, на земли легание, чистота телесная и душевнаа, устнама млъчание, плотского хотениа известное умръщвение, труди телеснии, смирение нелицемерное, молитва непрестающиа, разсужение доброразсудное, любовь совръшенаа, худость ризъная, память смертнаа, кротость с тихостию, страх Божий непрестанный. […] Онъ же страх Божий в себе въдружив, и темь ограждься, и закону Господню поучаяся день и нощь, яко древо плодовито, насаждено при исходищих водных, иже въ свое время дастъ плод свой.
Но и физически Сергий обладал незаурядным здоровьем — молодой, крепкий плотью, он бяше бо силенъ быв телом, могый за два человека. И чем больше было это физическое и нравственное здоровье, — тем более диавол хотел уязвить его «похотными стрелами». Сергий, очютивъ брань вражию, удръжа си тело и поработи е, обуздавъ постомъ. «Очютить брань вражию» можно было только на себе: преподобный был искушаем, молодая плоть давала о себе знать, но, полагаясь на Божию помощь, он научился на бесовьскиа брани въоружатися: яко же бесове греховъною стрелою устрелити хотяху, противу тех преподобный чистотными стрелами стреляше, стреляющих на мраце правыя сердцемь. Впрочем, сейчас бороться с искушениями стало легче: на Сергии лежали заботы о монахах — об их душе и их плоти. Теперешняя жизнь была расписана по часам. Предмет особой заботы — церковь Божия, о которой он так пекся, хотя и не был поставлен в священники. Сам распорядок дня, круг физических и духовных работ, степень участия в них Сергия рисуют не только это иноческое житие (Сице живый съ братиами…), но и самого Сергия, его дары пастыря, наставника, соработника, мудрого организатора.
Следуя традиции [304], Сергий каждый день пел с братьями в церкви — и полунощную, и заутреню, и Часы, и третий, и шестой, и девятый, и вечерню, и мефимон (повечерие). В промежутках шли частые молебны, на то бо упразнишася, еже безъпрестани молити Бога и в церкви и в кельях — «Не престающе молитеся Богу», — по слову апостола Павла. Служить обедню Сергий призывал кого–нибудь другого, в сане священника или старца игумена, встречал их и просил служить святую литургию. Почему этого не делал сам Сергий, об этом говорит Епифаний: Имеяше бо в себе кротость многу и велико истинное смирение, о всем всегда подражаа своего Владыку Господа нашего Исуса Христа, подавъшаго ся на подражание хотящим
