Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

оставшуюся жизнь, притом едва ли он затмил бы то, что уже было сделано в Троице. Но о себе и своей славе Сергий не думал — только о Боге и том деле, которое было бы воплощением Божьего замысла. Уход из своего монастыря навстречу неизвестности, вероятно, был не из легких, но в нем не было ни обиды, ни раздражения, ни расчета на то, что его не отпустят или, отпустив, спохватятся и вскоре же вернут в Троицу. Во всяком случае Сергий сделал свободный выбор, и скорее всего это был правильный выбор — он не породил ни розни, ни вражды, ни ненависти; более того, он, вероятно, уничтожил само их основание, корень их и наиболее надежно, хотя и не скоро, привел к согласию. Митрополит Алексий, которому нельзя отказать в доверии к Сергию, чуткости и понимании мотивов его поведения, едва ли мог смириться с уходом Сергия из монастыря, но он имел терпение не торопить Сергия с возвращением и тем более не использовать в этом случае свою власть. В конечном счете и Сергий, и Алексий смотрели на сложившуюся ситуацию одинаково — «Оба ждали, чтоб назрело время, разрешили жизненную трудность в духе вольности и любви». Именно этот дух и позволил Сергию сразу же, легко и тоже свободно принять увещание Алексия и вернуться в Троицу — так удивительно просто и естественно, как будто ничего до того и не случилось. И тот же дух объясняет, почему Сергий отказался принять предложение митрополита удалить из монастыря виновников ухода Сергия, недовольных введением общежития. «Это не стиль Сергия», — скажет по этому поводу жизнеописатель святого. Когда Сергий вернулся в Троицу, Стефана там уже не было. Вероятно, он пребывал в своем московском Богоявленском монастыре, но после смерти Сергия он снова появляется в Троице. Он оказался именно тем свидетелем, от которого Епифаний узнал многое о детстве его брата.

Сергий победил — просто и тихо, без насилия, как и всё делал в жизни. Не напрасно слушался голоса, четыре года назад сказавшего: «Уйди». Победа пришла не так скоро. Но была полна. Действовал он тут не как начальник, как святой. И достиг высшего. Еще вознес, еще освятил облик свой, еще вознес и само православие, предпочтя внешней дисциплине — свободу и любовь (Зайцев 1991, 103).

Тема чуда, свидетелем которого довелось стать Исаакию–молчальнику, продолжена в главке о епископе Стефане Пермском: Епифаний явно озабочен тем, чтобы не упустить возможность лишний раз обратиться к этой теме — это его уровень: здесь он ничего не упустит, в отличие от многих других эпизодов из жизни преподобного, которые говорят о Сергии значительно больше и позволяют глубже понять тип святости, явленный Сергием. Вот и здесь рассказ о чудесах продолжает, строго говоря, необязательный в этом месте перерыв в теме монастырского строительства, связанного с Сергием или его учениками. У Епифания есть и предлог или повод для перехода к «тауматической» тематике:

Елма же нужда еще другыхъ устроений чюдесъ и дара прозорливаго въспомянути, и въ чюдесное поведение слово обратим, —

так вводится читатель в эту тему.

Стефан был муж добродетеленъ, иже житиемъ благоговеть, иже из детьства сердечною чистотою светлеашеся. Он имел любовь о Христе духом премногу к Сергию. Однажды по пути из своей Пермской епархии в Москву он проходил мимо монастыря Сергия, который находился на расстоянии десяти или более поприщ от него. Торопясь в Москву, Стефан решил не заходить в сергиеву обитель теперь и сделать это на обратном пути. Но, находясь в ближайшей от Троицы точке, он остановился, произнес «Достойно есть» и положенную молитву, поклонился в ту сторону, где был Сергий, сказав: «Мир тебе, духовный брат!».

Преподобный, находившийся в это время с братией в трапезной, уразумел в тъй час духом, еже сътвори епископъ Стефанъ. Сергий встал, совершил молитву и, поклонившись, сказал: «Радуйся и ты, пастуше Христова стада, и миръ Божий да пребываеть с тобою!». Присутствующие удивились о необычном въстании святаго прежде уставленаго времене, но некоторые из них поняли, что не напрасно встал Сергий, но нечто видение въмениша. Трапеза окончилась, и ученики стали спрашивать Преподобного о случившемся. Он открыл им то, что сделал Стефан, проходя «противу монастыря нашего», и где это произошло. Некоторые из братии поспешили к названному месту и, догнав тех, кто сопровождал Стефана, спросили их, чтобы узнать, правду ли сказал Сергий. Им подтвердили, что именно так всё и было. Удивляясь дару прозорливости Преподобного, они воздали хвалу Богу за чудеса, совершаемые им через своего угодника.

Значение Сергия в христианизации Руси и в русской истории едва ли может быть уяснено вполне, если оставить в стороне его многочисленных учеников и их подвиги в деле монастырского строительства. Все они из Сергиева гнезда и все они продолжатели Сергиева благодатного дела. Каждый из них и все они вместе позволяют понять то уникальное явление, каким был сергиев круг. В истории русской религиозной жизни едва ли что–нибудь сопоставимо с ним, хотя известно немало и других славных страниц в этой истории. В центре этого круга, конечно, сам Сергий, но каждый из его учеников и продолжателей его дела несет на себе отпечаток учителя, по которому в известной степени можно судить и о самом Сергии. Пространство Сергиева дела — вся северная половина Руси (и это по меньшей мере); время существования Сергиева круга — почти век, с середины XIV по середину XV века. Вскоре после того как это время кончилось, появились сначала неясные, а потом и очевидные симптомы того, что получило название «трагедии русской святости». На фоне последней значение сергиевой эпохи становится еще более очевидным в своей благодатности и творческом возрастании духовного начала.

После Троицы и Благовещенского монастыря на Киржаче «Житие» переходит к панорамному изображению еще четырех новооснованных монастырей, разнообразящемуся, однако, деталями, без которых картина становится слишком общей и которые вместе с тем дают возможность понять некий тонкий, «интимный» слой монастырской жизни и почувствовать за ним духовную атмосферу описываемого.

Первая глава в этой «монастырской» серии посвящена началу Андроникова монастыря. Преподобный Андроник был из ранних учеников Сергия. Происходил он из тех же мест, что и его учитель. Совсем юным он пришел в монастырь к Сергию и был им пострижен в иноки. Многие годы Андроник провел в строгом послушании, исполненный многими добродетелями. Сергий зело любляше его ради добраго его произволениа и цветущих в немъ добродетелий; и моляше Бога о нем отець, еже съвръшити ему доброе течение. Много лет спустя Андроник возжелал создать обитель на началах общежительности, возлагая в этом деле надежду на Бога.

Однажды, когда Андроник размышлял о задуманном, к Сергию пришел митрополит Алексий навестить его: имяше бо всегда любовь къ святому премногу и съузь духовны, о всем сьветъ творяше с ним. Это краткое пояснение «Жития», мотивирующее приход Алексия к Сергию, многого стоит: те особые отношения, которые связывали этих людей, тот духовный и, вероятно, душевный союз, их связывающий, сделали возможным то, что без помощи другого не могло бы осуществиться в столь полной мере. В славе Сергия есть и доля Алексия; в славе Алексия — Сергиева. Их тесное сотрудничество при всей разности их натур многое определило в резком возрастании духовного начала и успехах религиозного творчества во второй половине XIV века.

Во время беседы Алексия с Сергием первый рассказал своему собеседнику о намерении устроить новый монастырь. Однажды, когда Алексий плыл по морю из Константинополя на Русь, на море поднялся такой сильный ветер, что корабль был в большой опасности. И всемъ смертию яростне претящи, и все на корабле начали молиться Богу. Молился и Алексий, прося об избавлении от беды и дав обет, что построит церковь в честь того святого, в чей день Господь поможет кораблю достичь пристани.

В тот же час волнение прекратилось и наступило великое спокойствие. Корабль благополучно достиг пристани. Во исполнение обета Алексий хотел устроить общежительный монастырь в честь Нерукотворного Образа Господа Нашего Иисуса Христа. И прошю от твоеа любве, — закончил свой рассказ Алексий, — да даси ми възлюбленнаго ти ученика и мне желаема Андроника. Сергий дал свое согласие, а митрополит, сделав большой вклад в монастырь, ушел с Андроником в Москву.

Место для монастыря было выбрано на высоком берегу Яузы. Церковь была вскоре воздвигнута, чудесно