еже съвръшити ему течение без претъкновениа.
Подобный мажорный тон Епифаний поддерживает и далее: многие (мнози) ученики Феодора прославились в великих добродетелях (въ добродетелех зело просиаша изрядне) и были произведены в игумены, а в больших городах и в епископы. «Чюдный мужь» Феодор встречается с Вселенским патриархом Нилом. Монастырь переносится на новое место, он расширяется. И тако сему бывающу, на томъ месте благодатию Христовою устроенъ бысть монастырь славенъ, въ еже и доныне от всехъ зрится и почитается. Упомянув в заключение главы об архиерействе Феодора в Ростове [336] и о его смерти, Епифаний сравнивает его с «светилником на свещнице сиающим», выговаривая себе право вернуться к Феодору в дальнейшем [337].
Однако по некоей инерции «феодоровской» темы Епифаний не расстается с нею сразу же и описывает видение ангела в эпизоде, в котором присутствует и Феодор. Однажды, когда Феодор еще пребывал в Сергиевой обители, Сергий служил литургию. Сослужительствовали ему брат его Стефан и племянник Феодор. Присутствовавшему в церкви уже упомянутому Исаакию–молчальнику было видение странно и несказанно (откровено бысть ему): он увидел в алтаре четвертаго служаща с ними мужа чюдна зело […] образомъ сиающа, и ризами блистающаяся. Во время первого выхода этот ангелоподобный и чудесный муж вышел вслед за Сергием, и сияло, как солнце, лицо его так, что Исаакий не мог на него смотреть. Но все–таки были замечены необычные одежды этого мужа и златоструйный узор на них. Исаакий спрашивает у стоящего поблизости отца Макария, что это за чудесное видение и кто этот чудесный муж. Тот, тоже удостоенный видения, отвечает: «Не веде, чадо, ужасно бо видение и не исповедимо зрю, но мню его, чадо, съ князем пришедшая (бе бо тогда Владимерь в монастыри, — поясняет Епифаний). Эта трогательная «реальная» интерпретация видения Макарием, конечно, не ставила точки над i, но подтолкнула к выяснению у одного из людей князя, не князь ли это был. Тот ответил отрицательно, и тогда Исаакию и Макарию стало ясно, что в алтаре вместе с Сергием служил ангел Божий. Но все–таки нужно было удостовериться в том, что это действительно так.
По окончании службы эти два ученика Преподобного, удостоенные видения, подошли к Преподобному и спросили его об этом четвертом. Сергий же в своем смирении, утаити хотя, спросил: «Что видесте чюдно, чада? […]» и далее объяснил, что служили Стефан, Феодор и он, Сергий, и никакой другой священник не сослужительствовал им. Но видение было слишком явным и ярким, и Исаакий и Макарий упорствовали, умоляя Преподобного сказать им, кто же был этим четвертым. И Сергий открылся им, но важно и то, как он сделал:
«О чада любимаа! Аще Господь Богъ вам откры, аз ли могу се утаити? Его же видесте, аггель Господень есть; и не токмо ныне днесь, но и всегда посещением Божиимъ служащу ми недостойному с ним. Вы же, еже видесте, никому же поведайте, донде же есмь в жизни сеий [338].
Монастырская тема продолжается в «Житии» и далее. Число монастырей продолжает умножаться, и даже тяжелые обстоятельства не прерывали сложившуюся традицию монастырского устроения на Руси. Когда стало известно о походе Мамая на Москву, великий князь в беседе с Сергием дал обет: «Аще ми Богъ поможет, отче, поставлю монастырь въ имя Пречистые Богоматере», и после победы обет исполнился: на выбранном Сергием месте, на берегу Дубенки, был поставлен новый монастырь, игуменом которого стал ученик Сергия Савва (см. ниже).
С инициативой и/или участием Сергия связано возникновение еще двух монастырей, о которых в «Житии» рассказывается уже после изложения событий 1380 года. Речь идет о Голутвинском и Высоцком монастырях.
Что касается первого из них, то идея его основания принадлежала, видимо, великому князю Димитрию, который просил Сергия благословить место для построения монастыря в честь Святого Богоявления в Коломне, в великокняжеской вотчине, в Голутвине, и чтобы, благословив место сие, Сергий сам поставил на нем церковь (нужно напомнить, что Коломна была важнейшим стратегическим пунктом к юго–востоку от Москвы, и события 1380 года еще раз подтвердили это значение Коломны — именно здесь собиралось из разных русских земель объединенное войско, чтобы выступить против Мамая). Сергий послушался великого князя веры его ради и любве и пошел в Коломну. Епифаний особо отмечает, что путь был проделан Сергием пешком и что таков был его обычай (Преподобный же яко имеа всегда обычай пешь хожаше). Нужно представить себе Сергия, совершающего пешком этот более чем полутораставерстный путь среди лесов Подмосковья, в тишине и шорохах. Благословив облюбованное князем место в устье реки Москвы и поставив потом Богоявленскую церковь, Сергий по просьбе Димитрия дал ему одного из своих учеников священноинок Григория, мужа благоговейна, въ многих добродетелехъ исплънена, и вскоре собралось многочисленное братство и было устроено общежительство. — И был монастырь честенъ зело от всех и великому князю възлюбленъ, и доныне исплъненъ всякого блага. И по времени церковь сьздана бысть камена, еже есть и доныне. О сем же тако бывшу, — завершает свой рассказ о Голутвинском монастыре Епифаний.
Другой монастырь, об основании которого рассказывается в следующей главке «Жития», — Высоцкий (Богородицкий Зачатьевский), к югу от Москвы, недалеко от Серпухова, на реке Наре. Монастырь был основан лет на десять раньше Голутвинского, в 1374 году, когда князь Серпуховской Владимир Андреевич попросил Сергия прийти в его вотчину благословить место и поставить церковь в честь Зачатия Пречистой Богородицы. Такие просьбы к Сергию повторялись не раз: еси бо великодръжавнии к нему велию веру от всеа душа стяжавше, поне же велику пльзу и утешение духовно от него приемлюще. Всё, о чем просил Сергия князь Серпуховской, было им сделано. Дал Сергий и просимого князем ученика своего Афанасия, расстаться с которым Преподобному было нелегко — бе бо Афонасие в добродетелех мужь чюденъ, и въ божественых писании зело разумень, и доброписаниа много рукы его и доныне свидетельствують, и сего ради любим зело старцу (об Афанасии, в миру Андрее, Высоцком см. Востоков 1842, 516–517; Смирнов 1874; Барсуков 1882, стб. 66–67; Строев 1891, 257; Арсений и Иларий 1878, т. 1, с. III; Филарет 1884, 95; Тренев 1902; Иванов 1958, 27, 68– 69; Вздорнов 1968, 176–177, 190–192; Прохоров — Слов. книжн. Др. Руси, 1988, вып. 2, ч. 1, 79–81). Афанасий остался строить монастырь и создавать общежительство, еже и бысть. Епифанию невольно приходится повторяться при всей его изобретательности, так как поставление монастырей на Руси при Сергии действительно происходило сходно — молитвы Сергия, собрание многочисленной братии, руководство благочестна мужа и добродетелми украшена и сам монастырь чюдень и зело красенъ, зовомый на Высоком. Чувствуя монотонность этих описаний и как бы предвидя реакцию уже привыкшего к шаблонам читателя, Епифаний резко кончает свой рассказ, успев все–таки от монастыря перейти к Сергию:
Сиа же дозде не въ много поведание прострем множества ради. И что много хощем писати о насажении плод духовных святого? Не неведомо есть всемъ, колико сам Божий человекъ, разсудный великый пастырь, монастырей състави, и сынове его, и сынове сыновъ его, яко же светила, зрятся отвсюду и сиають въ вся страны светлым и чюднымъ житиемь всем на плъзу. Но мы сиа преминувше, на предлежащее възыдем, въ грядущее житие святого поидемь […]
