боярина), брянский боярин, акцентирует «брянскость» [469] и себя и Пересвета, умалчивая о «троицком» происхождении инока–воина. Ради сокрытия этой характеристики автор идет на то, чтобы «организовать» встречу Пересвета с князем Димитрием уже на поле боя, перед самым началом битвы. Стоит также отметить, что слова Сергия при встрече с Димитрием в Троице незадолго до похода прочимъ же мноземъ безъ числа готовятся венци съ вечною памятью (Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 52) напоминают отчасти то, что говорит Пересвету Ослябя (Ослабе) в «Задонщине»: «Брате Пересвет, уже вижу на meлu твоем раны, уже голове твоей летети на траву ковыл, а чаду моему Якову на ковыли зелене лежати на поли Куликове […]».
Как бы то ни было, но перенос акцента на «брянскую» и — шире — литовскую тему [470] делает естественным отсутствие вниманию к «сергиево–троицкой» теме. Последнее тем более характерно, что в последующих текстах (разные редакции «Сказания о Мамаевом побоище») Сергий Радонежский присутствует и появляется нередко. Исключение составляет только «Летописная повесть о побоище на Дону» (ПСРЛ 1915, IV, ч. 1, вып. 1, 311–320; ПСРЛ 1925, вып. 2, 321–325; Пов. Кулик. 1959, 29–40) [471], где упоминания о Сергии тоже отсутствуют [472].
В отличие от «Задонщины» и «Летописной повести» фигуре Сергия Радонежского в «Сказании о Мамаевом побоище», известном в восьми редакциях (с вариантами) и созданном, видимо, не позже конца XV века, «Сказание» представляет собой наиболее обширный, богатый деталями и хорошо («увлекательно») выстроенным сюжетом (Слов. книжн. Др. Руси 1989, 371). Не приходится удивляться, что Сергию, к тому времени уже канонизированному, уделяется в «Сказании» должное внимание.
В «Основной редакции» текста «Сказания» Сергий появляется в трех фрагментах. Первый из них — о приезде великого князя Димитрия в Троицу, незадолго до битвы с Мамаем. Об этой встрече здесь говорится значительно подробнее, чем в «Житии» Сергия Радонежского и в других редакциях «Сказания» за исключением «Распространенной редакции». Сам же этот фрагмент обнаруживает весьма большое сходство с соответствующим фрагментом Никоновской летописи (ПСРЛ 1965, XI, 52–53), см. выше, который, однако, на одну пятую часть пространнее «Сказания» в его «Основной редакции». Вот этот фрагмент «Сказания»:
Князь же великий Дмитрей Ивановичь, поим с собою брата своего, князя Владимера Андреевича, и вся князи русские, и поеде к жывоначальной Троици на поклон к отцу своему преподобному старцу Сергию благословениа получити от святыа тоа обители. И моли его преподобный игумен Сергий, дабы слушал святую литургию, бе бо тогда день въскресный и память святых мученик Флора и Лавра. По отпусте же литургии, моли его святый Сергий с всею братьею, великого князя, дабы вкусил хлеба в дому жывоначальные Троица, в обители его. Великому же князю нужно есть, яко приидоша к нему вестници, яко уже приближаются погании половци, моляше преподобного, дабы его отпустил. И рече ему преподобный старець: «Се ти замедление сугубо ти поспешение будеть [473]. Не уже бо ти, господине, еще венец сиа победы носити, нъ по минувших летех, а иным убо многым ныне венци плетутся». — Князь же великий вкуси хлеба их, игумен же Сергий в то время повеле воду освящати с мощей святых мученик Флора и Лавра. Князь же великий скоро от трапезы въстаеть, преподобный же Сергий окропи его священною водою и все христолюбивое его въинство и дасть великому князю крест Христов — знамение на челе. И рече: «Поиди, господине, на поганыа половци, призывая Бога, и Господь Бог будеть ти помощник и заступник». И рече ему тайно: «Имаши, господине, победиши супостаты своя, елико довлееть твоему государьству». Князь же великий рече: «Дай ми, отче, два въина от своего плъку — Пересвета Александра и брата его Андреа Ослябу, тъ ты и сам с нами пособьствуеши». Старец же преподобный повеле има скоро уготовитися с великим князем, бе бо ведоми суть ратници в бранех, не единому сту наездници. Они же скоро послушание сътвориша преподобному старцу и не отвръгошася повелениа его. И даеть им в тленных место оружие нетленное — крест Христов нашыт на скымах, и повеле им вместо в шоломов золоченых възлагати на себя. И дасть их в руце великому князю и рече: «Се ти мои оружници, а твои изволници» — И рече им: «Мир вам, братие моя, крепко постражите, яко добрии въини по вере Христове и по всем православном христианстве с погаными половци!». И дасть Христово знамение всему въинству великого князя — мир и благословение.
Князь же великий обвеселися сердцем и не поведаеть никому же, еже рече ему преподобный Сергий. И поиде к славному своему граду Москве, радуася, аки съкровище некрадомо обрете — благословение святаго старца. И приехав на Москву, поиде з братом своим, с князем Владимером Андреевичем, к преосвященному митрополиту Киприану и поведаеть единому митрополиту, еже рече ему старец святый Сергий тайно и како благословение дасть ему и всему его православному въйску. Архъепископ же повеле сия словеса хранити, не поведаши никому же.
(Пов. Кулик. 1959, 51–52). Эта встреча князя Димитрия с Сергием — перед всем, на ней речь идет о выборе, очень простом (да или нет), но и бесконечно ответственном. В «Сказании» Сергий повторяет то, что Епифаний вложил в уста Сергия в его «Житии», — «Поиде, господине, на поганыа половцы, призывая Бога, и Господь Бог будеть ти помощник и заступник» (при Пойди противу безбожныхь, и Богу помагающу ти, победиши […] в «Житии») — в отличие от летописной записи (наиболее ранней по времени), в которой это ключевое Поиди отсутствует, и князь и всё его дело как бы передаются заботам Бога: «Господь Богъ будетъ ти помощникъ и заступникъ» (Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 53), дважды повторенная фраза, первый раз — Сергием, второй — Димитрием в его внутренней речи как знак усвоения того, что было сказано Сергием. Это различие первой письменной фиксации встречи Димитрия с Сергием представляется весьма важным: вместо Поиди — «Господь Богъ будетъ ти помощникъ и заступникъ».
В следующий раз имя Сергия появляется в «Основной редакции» текста «Сказания» на последнем рубеже, когда, хотя бы теоретически, сражение могло бы быть предотвращено.
Перед началом битвы великий князь Дмитрий Иванович занял свое место: сейчас он готов к предстоящим страстям:
[…] и выняв из недр своих жывоносный крест, на нем же бе въбражены страсти Христовы, в нем же бе жывоносное древо и въсплакася горько и рече: «На Тебе убо надеемъся, жывоносный Господень кресте, иже сим образом явивыйся греческому царю Коньстянтину, егда ему на брани сущу с нечестивыми, и чюдным твоим образом победи их. Не могуть бо погании нечестивии половцы противу твоему образу стати. Тако, Господи, удиви милость свою на рабе твоем! »
И именно в этот момент и на это место, в этом хронотопическом центре промыслительно появляется посланец Сергия с книгами от него. А там написано:
«Великому князю и всем русскым князем и всему православному войску мир и благословение!» Князь же великий слышав писание преподобнаго старца и целовав посольника любезно, тем писанием утвръдися, акы некыми крепкыми бранями. Еще же дасть посланный старец от игумена Сергия хлебец Пречистыа Богородица. Князь же великий снеде хлебець святый и простер руце свои, възопи велегласно: «О велико имя всесвятыа Троиця, о Пресвятая Госпоже Богородице, помогай нам тоя молитвами и преподобнаго игумена Сергиа, Христе Боже, помилуй и спаси душа наша!»
И Димитрий не только «тем писанием утвръдися»: само его появление здесь и сейчас было сигналом к началу битвы:
И вседе на избранный свой конь и взем копие свое и палицу железную и подвижеся ис
