перестал плевать на пол и поманил безымянным пальцем левой ноги. От радости она хотела бесшабашно взвизгнуть, но одёрнула себя, решив, что дамам её возраста неприлично взвизгивать, и ограничилась страстным сопением правой ноздрёй. Тем временем муж сплющил левый глаз в загогулину и призывно подмигнул ей. Она, было, пошла к нему, но остановилась, заелозила на месте. «А я беременна». Муж закачал надбровными дугами и исчез.
Старуха очнулась. Ёж блевоты топтался по её горлу. «Вправду беременная», — заскулила она одними гландами. Зажав рот руками, побежала к туалету. Распахнув дверь обомлела — на унитазе сидела коротконогая и косоглазая женщина, та самая, которую видела однажды с человеком, так похожим на её мужа. «Эххмаа!!!» — радостно заверещала женщина, вытянув в направлении хозяйке квартиры влажные морщинки, бороздящиеся около глаз. Внутренний толчок заставил согнуться Старуху пополам. Руки отпали ото рта, и тёплая рыжая масса хлынула вовне. Ей подумалось, что это выходят из неё не остатки вчерашней еды, а ржавчина, скопившаяся там за годы, и вот теперь пришёл час очиститься от этой коросты жизни.
Когда она разогнулась, женщина уже стояла возле неё, обнимая за плечи. «Скоро наши придут», «Кто?», «Наши, наши».
Тут Старуха вспомнила, что она голая, и ей стало неловко перед коротконогой и косоглазой. Тем более что рыжие струи брызнули ей на живот и теперь стекали густым, упрямым потоком к лобку. «Я сейчас», — она попятилась к спальне, но женщина вцепилась в её руку, привлекла к себе и приложила жилистое ухо к животу «Течёт», «А?», «Да жизнь течёт… новая».
Неожиданно воздух забугрился новыми звуками, в их хаотическом сочетании, Старуха внезапно узнала так хорошо известное ей щёлканье пальцами. В глазах зарябило. Рябь то складывалась в мозаику, напоминавшую лицо сына Миши, то рассыпалась вновь тысячью мелких частиц. Забыв про свою гостью, она начала красться по неровному следу, оставляемому щёлканьем пальцами. Следы вели в гостиную, а из гостиной на балкон. Осторожно, словно боясь порвать тонкую ниточку, указывающую путь к давно забытой надежде, она подбиралась к балкону. Уже на полпути к балконной двери стало ясно — там не только щёлкают пальцами, но и ещё поют. Пели ту самую песню, от которой умер Стёпа.
Замки балконной двери долго не хотели поддаться власти старческих рук. Наконец харкающий лязг дал понять об их полной капитуляции. Дверь отворилась. В глазах отразились две фигуры, о которых ещё час назад она могла думать, как об обитателях невероятно далёкого прошлого, это были Миша и Стёпа. Стёпа стоял перед братом и щёлкал пальцами, а Миша надсадно пел в такт щёлканью.
«Сыночки мои, Стёпа, Миша!», «Эх, мамка такую песню оборвала», «Родимые мои!», «Гляди, у мамки-то вновь пузо растет!», «Часы это всё виноваты, треклятые», «Терпи, скоро конец всему, чуть-чуть осталось».
Миша и Стёпа зашли в комнату, огляделись, Степа обхватил руками дыбившийся у стены шкаф и с грохотом уронил его на пол. В руках у Миши появился маленький топорик, Миша наклонился к поваленной мебели и стал разрубать его на части. Старуха не знала, что и сказать. «Иди мамка, не до тебя. Позовём». Гундосые руки Стёпы вытолкали её в коридор. Тут её ждало ещё одно удивление — посреди прокисшего воздуха сплелись в поцелуе две фигуры. Крупная фигура с ёрзающими надбровными дугами и покрытой испариной лысиной обнимала фигуру помельче, коротконогую и косоглазую. От нахлынувшей ревности Старуха начала вращать желваками, даже хотела выкрикнуть что-то обидное, но тут муж сам заметил её. Мазнув ладонью по лысине, он отколупал затвердевшую капельку пота и швырнул её в жену. Капелька ударила чуть выше набухшего пупа. Несмотря на лёгкое касание, внутри началось какое-то движение, что- то текло и перекатывалось. Бурый дым совершавшихся в животе пертурбаций затуманил сознание. Ей показалось, что углы квартиры стали мягкими. Чтобы не упасть, пришлось упереться в стену.
Коротконогая и косоглазая женщина заметила, что хозяйке вновь плохо, она выпросталась из объятий чужого мужа. «Терпи, старая, недолго уже», «Ой, не могу. За что наказание?», «Не наказание это. Благодать!».
Между тем из комнаты, в которой работали Миша и Стёпа, продолжала вырываться мишура звуков. Правда, сами звуки изменились, если поначалу это был топор, дробящий тушу шкафа, то теперь звуки приобрели лик молотка, сколачивающего воедино разрозненные части.
Старуха стояла у стены, широко раскрыв рот, глотала воздух кусками. Муж и женщина, как будто чего-то ждали, вальяжными шагами прогуливались по коридору и тихонько обмениваясь друг с другом шуршащим шепотом.
Возглас «Готово!» исполосовал рисовую бумагу тишины.
Муж и женщина подхватили её под руки и потащили в комнату. На полу лежало сколоченное братьями сооружение. Муж толкнул Старуху в плечи, и она упала навзничь, ощутив спиной монотонную поверхность досок бывшего шкафа. Миша и Стёпа склонились над ней.
Когда первый шкворень боли прогрыз ладонь, Старуха потеряла сознание.
Очнувшись в последний раз, она поняла, что уже не лежит на полу, сооружение подняли и прислонили к стене, теперь она возвышалась над всеми. Четыре лица, покрытые жирным слоем бледности, были устремлены на неё. Старуха вздохнула и почувствовала, как неведомая, необузданная сила, зародившаяся в её животе, рвётся наружу. «Жизнь новая!» — прохрипела женщина.
Миша, Стёпа, муж и коротконогая, косоглазая женщина шли по залитому ярким, ласковым солнцем лугу. Гроздья счастья свисали с небес до самой земли. Цветы благоденствия распускались у них под ногами. «Полной грудью дышу, будто нектар пью», «Радость-то, радость нам!», «Мамка прости».
Вершина выкрестов
Вершина Выкрестов — это грудь кормящая Небо. Когда-то, когда Вершины ещё не было, Небо было сухое и сморщенное. Оно кукожилось над Океаном и Берегом, пустым бельмом устилая высь. А под ним шла неустанная борьба скользкой глади Океана и острых изгибов Берега. Было сыро, пасмурно и неуютно. До тех пор пока на Берегу не появился смешной холмик, он быстро рос, и вскоре всем стало ясно, что из него получится целая гора — Вершина. Гора росла, пока не уткнулась в шершавую кожу Неба. Небо, сначала съёжилось, а после отыскало в себе рот и стало сосать им гору, как сосут материнскую грудь. Небо расправилось и налилось жизнью, под ним стало приятно быть. Мягкие линии Океана больше не соперничали с неровными очертаниями Берега.
Теперь было необходимо лишь одно — чтобы я поднялся на Вершину. Дело было не во мне, а в буквах. Вершина, Океан, Берег — всё было подчинено силе заглавных букв, но только мне стоило подняться на Вершину, как заглавные буквы должны были быть стать строчными и все — Небо, Океан, Берег, Вершина свободны друг от друга.
Конечно все это выдумки, никакой Вершины Выкрестов нету. Это мы вместе с бабушкой насочиняли. Мы сидим с ней в одном из жилых квадратов панельной многоэтажки. Мне надо учить уроки, а бабушке помогать мне, но мы не спешим, лазим по Интернету, играем в города или сочиняем про Вершину Выкрестов. Хотя это бабушка сочиняет. Вот сейчас придумала про эти дурацкие заглавные буквы, во- первых, потому что мне сегодня надо делать уроки по языку, во-вторых, просто назло мне. Это из-за игры в города, мы с нею часа два играли, но вся закавыка в том, что я знаю много городов, штук десять, наверное, или даже больше, а бабушка только один — Ахтубинск. И бабушка злится. А когда она злится, всегда выдумывает. Но злится она не долго. Позлится-позлится, а потом радуется. Вот и сейчас бабушка хватает учебник грамматики и танцует с ним по комнате, как с воображаемым кавалером, и её гиреподобные груди, укрытые попоной кофты, вращаются в одном ритме с хозяйкой. Бабушка дотанцовывает до туалета и запирается там, начиная выкрикивать прочитанные правила. Мне становится весело, и скачу рядом с туалетной дверью, визжу и машу руками. И из щели двери продолжат литься мишура суффиксов, приставок и верных склонений. Но вдруг я замираю в оцепенении. Возможно, мне почудилось… но нет! — я чётко расслышал как вместе с бабушкиным голосом из-за двери вытекла прерывистая струйка треска рвущейся бумаги. Я припадаю к двери и из всех сил барабаню в неё кулаками. Стучу скорее от безысходности, понимая, уже поздно что-либо исправить. А ведь завтра с этим учебником мне предстояло идти в школу…
