Они вышли, сели на подоконник в конце коридора. Окно и здесь иссекалось частой решёткой.
– Чего она к тебе прицепилась? – спросила Кира.
– Я её задумку обрубил.
– Какую задумку?
– Ну-у… Она хочет Серафима Кедринского обратно в интернат запихать. Накарябала всякий бред и хочет, чтоб её все подписывали, иначе это не документ, а туалетная салфетка, – объяснил Денис.
– А ты?
– А я чего – Иуда, чтоб подписывать?! – взорвался Денис.
– Тихо-тихо, – пробормотала Кира, размышляя. – Тебе, значит, жизни уже не будет, – грустно решила она.
– Чего это – не будет? – не согласился Денис.
– Она тебя изведёт.
– Как это – изведёт?
– Как моль. Как таракана. Чем ты думал, когда против неё полез? Она ж тут самая главная!
– Она – главная? А Крыса и Пуга?
– Они под её крылышком сидят и идут, куда она велит. Не видишь разве? – удивилась Кира. – Велит тебя в психушку запихать – они запихают…
– Велит убить… – упавшим голосом начал Денис.
– Убьют, – кивнул Кира. – Не пожалеют. Лариса Адеева говорит, что из детдомов продают детей за границу, а там их бьют и убивают. В лучшем случае садят в наш самолёт в никуда. Прилетает пацан или девчонка в Россию, а у них ни дома, ни семьи. Живут на улице…
– Жуть.
Кира помолчала, болтая ногой, и снова заговорила:
– Говорят, у Пугинского детей нет, а у Крисевич сын взрослый, в Праге учится, ей деньги для него нужны.
– Это кто тебе говорит?
– Девчонки в спальне.
Кира вздохнула. Посмотрела в окно. Она смотрела в окно, а Денис смотрел на Киру. И мечтал, чтобы сидеть так на подоконнике до самой ночи. А можно и до утра.
После отбоя Денис слез с кровати и подкрался к Гарюхе.
– Егор…
– Чего тебе?
– Я с Душковой поругался.
– Из-за чего?
– Из-за Кедраша… Серафима. Она на него враньё написала, чтоб в интернат вернуть.
– И чё?
