Они сейчас вернутся на Квирин. Для них все мучения кончены. А она останется здесь навсегда. И еще все те дети, которые работали в поле утром. И все люди, рядом с которыми парни прожили вместе какое-то время. Ласс упорно смотрел в землю.
Оливия подошла к девочке, вынула из сумки зена-тор[2], молча надела ей на предплечье. Девочка взглянула на нас мутными глазами, видимо, ничего не соображая.
– Я заберу ее, – вдруг сказала Оливия.
– Здесь останется еще много детей, – сипло сказал Валтэн. Оливия кивнула.
– Все-таки я ее заберу.
– У нее здесь мать, – сказал Скинэл, – она обречена. Здесь все такие.
Оливия нагнулась к девочке, собираясь ее поднять.
– Не валяй дурака, Олли! – тихо и властно сказал Валтэн. Спасательница выпрямилась.
– Пойдем быстрее, не стоит здесь задерживаться.
Оливия все не двигалась. Мы молчали. Я вдруг представил себя на месте Ласса или Скинэла… они, здоровые, молодые, были спасены из этого страшного места – их спасло умение собрать подпространственный маяк, и то, что мы по уставу готовы из-за них рисковать. А эти – маленькие, слабые, больные – должны здесь остаться. И сделать с этим ничего нельзя…
Но есть и другая правда, Этический свод – нельзя изменять чужую жизнь по своему произволу… у девочки здесь мать, семья. Они останутся здесь. Мы не имеем права…
– У нее ведь семья, – тихо добавил Валтэн. Я взглянул в лицо Оливии – каким оно стало… некрасивым. Ни следа от той юной, прекрасной девушки – черты словно вырублены из камня, глаза потемнели и словно потухли, все лицо постарело, и даже волосы показались мне не золотистыми – седыми. Спасательница тряхнула головой.
– Вы правы… товарищи, вы правы. Пойдемте.
Она нагнулась к девочке снова и оттащила ее подальше, в тень хижины – чтобы хоть не палило солнце… Мы молча и без новых происшествий вернулись к кораблю.
Спасатели забрали ребят к себе на корабль. Мы тепло попрощались с ними и в особенности с Оливией и продолжили свое дежурство, с некоторым облегчением уйдя из системы Глостии-14, Эль-Касри.
Нам оставалось еще почти три месяца патруля. Я знал это, но не знал еще, что произойдет в следующие три месяца – а ведь уже прошедшее изменило меня бесповоротно. Я не знал еще, что такое космическая база, где мы провели вторую половину дежурства – в резерве, крошечный подземный город на безатмосферном планетоиде, условия – почти как у нас в Общине (ну, еда получше, а вот с воздухом гораздо хуже), тренировки и учебные тревоги, и боевые тревоги, которых при мне было пять – вылеты по тревоге, в составе «групп захвата» и «подкрепления». Я не знал еще, что мне удастся подбить чужой ландер, и увидеть еще два чужих населенных мира, дышать чужим воздухом и слышать чужой язык. И как ни странно, я не знал еще, что такое настоящая усталость… на Анзоре усталость была все же другой.
Мы сидели вдвоем в Посту, корабль шел в запределке – звезд не было, в экраны ломилась чужая, навязчивая, потусторонняя чернота.
Как-то странно всегда чувствуешь себя в запределке. Как на пронизывающем ветру. Это физическое ощущение, и передать его очень трудно. Даже нельзя, наверное. Но это и психологическое ощущение, и оно – как будто ты стоишь перед неким сканером, просветившим твой мозг… ментоскопом… но вот что именно Оно прочитало – ты знать не можешь, и оттого страшно и немного тошнит. Я раньше читал об этом ощущении, оно бывает у всех, и вот – у меня тоже возникло.
Но если привыкнуть и не думать о нем, то оно не так уж мешает.
– Валтэн, – я вспомнил наконец о том, что мучило меня с самого отлета с Эль-Касри, – все же у меня не вяжется что-то с Глостией…
– Что у тебя не вяжется? – лениво спросил мой шеф.
– Какая необходимость использовать рабов? Выращивать эти растения? Нет химических наркотиков? Ведь полно же. Но даже если выращивать… на Квирине тоже кое-что просто выращивают. Но не так же… можно что-то придумать, есть технологии. Мы же… как в докосмическую эру попали.
Валтэн помолчал, глядя в чернильную пустоту перед собой.
– Ландзо, какая необходимость у вас на Анзоре в существовании этих Общин? В голоде и прочих ваших прелестях? Вы что, не могли пищевые синтезаторы заказать на Квирине? Кто бы вам отказал?
Я осекся. Вот этот вопрос почему-то не приходил мне в голову.
– Ну, наверное, есть причины. Изоляция… мы все время находимся в состоянии войны с Бешиорой, и… но вообще-то да, все необходимое для пищи, лекарства нам бы поставили. Не знаю, Валтэн. Это надо в высшей политике разбираться, а ведь я был простым общинником. Нам всегда внушали, что Квирин – это плохо и ужасно, что они… ну вы хотите нас завоевать.
– Я не знаю, как у вас, Ланс, – заговорил Валтэн, – но в отношении Глостии и многих других планет… да ты можешь сам почитать, я дам тебе литературу. Это все очень сложные процессы. Получается так, что наука как таковая вполне уже может прокормить и обеспечить все человечество Галактики. Это действительно так. Но наука – это Квирин. Другие центральные миры тоже, но в первую очередь – Квирин. Он на переднем крае, особенно, конечно, в исследовании Космоса, но и вообще… Квирин – это место, где создается новое. Если взять гравитехнологии и биотехнологии, то это – ресурсы неисчерпаемые, в смысле, мы можем их давать сколько угодно и кому угодно. И даем. И очень многие миры, пользуясь достижениями нашей науки, живут так, как они привыкли жить за тысячелетия. Но там уже нет голода, войн, нищеты… Таких миров много.
Но есть и другие миры. Ваша Анзора, может быть, в каком-то смысле – большое исключение. А с Глостией, Серетаном, и еще рядом других миров… ну, скажем, Стания. Или Кроон в большей его части… с ними все очень сложно. Они иначе устроены. Получилось так, что в них почему-то самую главную роль стали играть деньги и связанное с ними материальное благополучие, богатство. Мы их называем миры конкуренции, но даже не конкуренция тут главное слово, а выгода. Поэтому там для правительства хороши не те проекты, что облегчит жизнь населению и сделает население более умным, развитым, свободным, а
