комнате и на кухне.
Дыма стало больше, потом еще больше, а потом хлопнула дверь и кто-то («Неужели это мамкин голос?» — подумала мельком Ритка) закричал всполошно — сначала на одной ноте: «А-А-А! А-А-А!», а потом: «Пожар! Горим!».
Ритка вскочила и кинулась в комнату. Там уже все заволокло дымом, но до двери было рукой подать, и Ритка выбежала в сенцы. Крик мамки раздавался откуда-то со двора, ему вторил тонкий Гелькин визг.
«Но надо же тушить! Нельзя бежать! Сгорит все!» — испугалась Ритка. Она заметалась по сенцам, схватила стоящее на лавке ведро с водой, отворила дверь, чтоб попытаться затушить огонь. Из комнаты выбились ей в лицо клубы серого дыма, там все было темно и не видно в дыму ни окон на противоположной стене, ни огня — просто одно клубящееся дымное ничто. Ритка вслепую плеснула ведро в дымную темноту, захлопнула дверь, закашлялась и уже хотела бежать, отбросив ведро, как вдруг ей стало очень жалко, что сгорит ее розовый портфель с пони, сгорит в нем бабушкина салфетка, сгорят тетрадки за второй класс, в которых она так красиво писала весь последний месяц.
«Я же знаю, где лежит портфель, — подумала Ритка, — задержу дыхание и найду его наощупь. И вытащу!» Она глотнула побольше воздуха, распахнула дверь и шагнула через порог в темноту. Портфель лежал прямо у порога, и она сразу нащупала его под ногами и подняла.
Но тут горький дымный жар охватил ее со всех сторон, она сделала еще два шага вслепую и в ту же минуту поняла, что не знает, куда идти, где печь, где кровать, где окна. Глаза защипало от дыма, она нечаянно вдохнула, понимая, что дышать этой горькой колючей темнотой нельзя, и последняя ее мысль была о том, что где-то здесь, совсем рядом была дверь, но почему-то руки хватают одну черную пустоту. И черная пустота навалилась на Ритку.
На крик Риткиной мамки сбежались соседи, толпа росла, все кричали, кто-то колотил в пожарный рельс, кто-то бежал с ведрами, выплескивая их в разбитые окна, откуда валил дым.
Прибежала из своего дома Вера Муратовна. Лицо ее было бледное, по щекам текли слезы, ноги не слушались старуху, и она грузно осела прямо в траву у дороги. Муратовна шептала молитву и крестилась. С плачем кинулась к ней в колени забытая всеми Гелька, к ней, а не к матери, которая визжала что-то неразборчиво и металась в толпе.
Кто-то начал плескать воду на стену соседнего дома, чтобы огонь не перекинулся дальше. Муратовна слепо озиралась вокруг: сперва она задохнулась от страха, представив, что загорится и ее дом, а потом глянула на чумазую ревущую Гельку и охнула:
— Ритка!
Муратовна попыталась встать, чтоб оглядеть толпу, но никак не могла подняться и только кричала:
— Ритка! Ритка!!
С земли ей было ничего не видно, но старуха понимала, что Ритки нигде нет.
В этот момент к ее голосу и разноголосому шуму толпы прибавился крик Риткиного татки.
Никто не понял, откуда в толпе появился Феличита: его не было в начале пожара, он был со стадом в лугах и прибежал на крики и стук рельса. Мать с ревом кинулась к нему, повисла у него на груди, но он дикими глазами озирал толпу и звал старшую дочку.
— Ай, сгорит, сгорит! — крикнул кто-то тонко.
Неожиданно для всех Феличита выхватил у ближайшего человека ведро, опрокинул его на себя и кинулся в избу. Из незахлопнутой двери повалил дым, толпа ахнула в один голос.
Мать метнулась было за ним, а потом завизжала и зарыдала, закричала что-то жалко и неразборчиво.
Никто не знал, сколько прошло времени, но вот в проеме двери появился Риткин татка с девочкой на руках, сделал несколько нетвердых шагов… Он упал бы, если бы не поддержали его руки односельчан, не перехватили из его рук дочку, не оттащили бы обоих подальше от огня.
Доносилась уже с дороги, что вела в райцентр, сирена: торопилась на помощь горящей Шече пожарная машина.
Ритка, которая крепко прижимала к груди портфель, закашлялась и открыла глаза. Тьма пропала. Ярко светило солнце.
Глава 13
После пожара
Дом сильно обгорел, но не сгорел совсем: пожарные успели потушить его. У Риткиного татки обгорели волосы и ресницы, он обжег себе плечо и спину. Но как ни уговаривали приехавшие врачи отправиться с ними в больницу лечить ожоги, он только отмахивался: дайте, мол, мази, и все само заживет.
На Ритке не было ни царапинки, она только надышалась дымом и у нее сильно болела голова.
Мамка, опомнившись, обнимала ее и плакала, рядом вилась перепуганная Гелька.
Ритка была счастлива, что спасла свой портфель.
Не многое уцелело в доме.
Когда перестали дымиться бревна и крыша, залитые водой, и уехали пожарные, мамка с соседками вошли в дом, собрали то, что могло пригодиться в хозяйстве. Жить пока можно было в сарайке, а уцелели кое-какая одежда, висевшая на гвоздях в сенцах, сундук (только он был почти пустой), две железные кровати (они закоптились, а подушки и одеяла на них прогорели во многих местах), чашки, ложки и тарелки… Стол сгорел, сгорели занавески и табуретки, и весь дом изнутри, даже там, где не было обгоревшего дерева, покрылся черной липкой копотью.
Мамка перестала плакать, она собирала вещи, вытаскивала их на двор, и лицо ее было непривычно собранным и серьезным. Ритка никогда ее такой не видела: это была какая-то новая, незнакомая мамка.
К вечеру кое-как устроились на временное житье в сарайке. Там было темно без окон, так что распахнули настежь дверь, завесив ее от комаров простыней. Соседи принесли подушки, матрасы, белье — кто что мог, электроплитку принесли, чтоб можно было вскипятить воду. Железные кровати мать оттерла, застелила постель.
Кто-то пригнал стадо, брошенное таткой в лугах. Снежка прошла на свое место под лабазом, не замечая горелых стен дома, привычно ткнулась мордой в лохань. Счастливая Снежка, ничего в ее жизни не изменилось.
Мать подоила ее и налила всем молока. А еды на ужин нанесли соседи: кто-то принес пирогов, кто-то полную кастрюлю супа.
Дети поели, и тут пришла Муратовна.
— Пусть сегодня дети у меня переночуют, что им тут, — предложила она.
Гелька было вскочила, но Ритке не хотелось оставлять татку и мамку одних.
А на следующее утро явился к ним главный директор.
Прошли они с таткой по сгоревшей избе, потом вернулись в сарайку, присели к столу. Мать чаю налила. С печеньем — и печенья вчера принесли соседи.
Ритка не очень поняла, о чем они говорили, поняла только, что главный директор поможет отстроить дом.
— Отстроим, вон ради малых ваших. А и то еще удивительно, как вы его раньше не спалили с пьянками-гулянками такими, — хмуро сказал главный директор.
Татка молчал, насупившись. А потом сказал:
— Николай Михайлович, нам деньги будут нужны. Дети вон остались в чем были, не побираться же нам идти… Корову сейчас мы продадим, а все-таки мало это. Ты бы вот что…
Ритка видела, что у татки есть какая-то мысль, но он не решается ее высказать.
Она подошла к нему и встала у плеча. Тронуть его за плечо Ритка боялась — там были перевязанные
