она имела в виду: «Ну не бросай меня сейчас».
Весь этот год она боялась, что он, ошеломленный возможностью трагедии, может сделать это, может уйти еще до того, как если бы трагедия случилась на самом деле.
— Пусть побудет хотя бы это лето, — попросила она. — А там посмотрим.
В те же самые первые дни обнаружилось, что в их владениях наличествовали некие странности. И с некоторыми из них они познакомились достаточно быстро. Уокер отправился в поле на прогулку по высокой траве и вернулся с криком, что в волосы ему попал клещ. К штанишкам у него пристали репьи, и он едва успел обогнуть достаточно большую прогалину, заросшую ядовитым плющом. Внутри дома их также поджидали сюрпризы, и ни один из них не оказался приятным. В трубах гремело, вода отдавала ржавчиной, две горелки на плите вовсе не работали. В доме никто не жил больше года, и поэтому то, что в прихожей оказались мыши, не стало неожиданностью. Но они были совсем еще мышатами, такими милашками, что Эмма закатила истерику, когда Сэм сказал, что он разбросает отраву.
— Неужели жизнь для тебя не имеет никакой ценности?! — прокричала Эмма отцу.
Говорят, такое бывает, когда ребенок слишком долго лежит в больнице, — он вдруг очень быстро начинает взрослеть, видя и понимая то, чего другие никогда не увидят. И уж конечно, так оно и произошло с цыганской королевой, которая аккуратно посадила каждую крошечную мышку в ячейку коробки от яиц и отнесла их на поле, кишащее клещами, где их наверняка в мгновение ока похватают ястребы. Эта маленькая ведьмочка размышляла о вопросах жизни и смерти и когда танцевала вокруг кустиков черники, желая, чтобы они принесли урожай, и когда спасала пауков, и когда поливала грядки с рядами старой клубники, пожухлой и истощенной. Чудо-ребенок, черноволосая любимая и родная девочка Кэтрин, стоявшая одной ногой в могиле, но вернувшаяся оттуда, теперь каждый вечер смотрела на светлячков так, точно они были самым чудесным зрелищем во всей Вселенной, точно просто жить для нее уже было более чем достаточно.
Кэтрин не уделяла Уокеру много внимания. В сущности, этого не делал никто, пока он не начал говорить о черном дрозде. Когда Эмме поставили диагноз, Кэтрин бросила работу в библиотеке. Сэм был юристом, и после отпуска ему пришлось вернуться в город. А у Кэтрин незамедлительно образовалось рутинное расписание — проводить все свое время с Эммой. Они придумали, что вся их жизнь на ферме — это опера. И хотя всем было известно, что Кэтрин медведь на ухо наступил, да и Эмма была немногим лучше, они каждую просьбу пели: «Передай мне горошек! Посмотри на пересмешника! Ты хочешь пену для ванны в воду?!»
— Вы тут, ребята, совсем рехнулись, — бормотал Уокер, добавляя язвительно специально для Кэтрин: — Все знают, что ты ни одной ноты спеть правильно не можешь.
Уокер застолбил для себя сарай в поле, который он превратил в свою крепость. На мать с сестрой у него не хватало ни времени, ни терпения. Очень скоро он научился вытаскивать клещей сам, без посторонней помощи, и потом сжигать их, а они только потрескивали. Он стал весьма профессионально избегать репьев и ядовитого плюща. Он загорел, смотрелся поджарым и мускулистым.
И все время хотел есть. Похоже было, что тело его готовилось к рывку с внезапным ускорением, который вот-вот должен был наступить. Будто Уокер тоже готовился к тому, чтобы стать кем-то новым.
Так все и шло до самой середины июля, когда Кэтрин заметила, что сын что-то скрывает от нее. Казалось, что он буквально за одну ночь утратил нежные детские свойства. Когда Эмма, как всегда выступая в роли спасителя, нашла в огороде жабу и сделала для нее домик в ямке у крыльца, Уокер спросил, чего она с ней возится, дескать, эта жаба всего лишь хорошая добыча для совы, что жила в их лесу.
— Жаба, тушенная с овощами! — засмеялся он, и Эмма, постоянно занятая спасением всех, кто попадался ей под руку, зарыдала при мысли о том, что ее жаба всего-навсего закуска.
— Ну зачем ты так вредничаешь? — спросила Кэтрин.
— А тебе-то что?
И Уокер гордо прошествовал обратно в поле, где росла такая высокая трава, что действительно можно было пропасть из виду.
Разговоры о черном дрозде начались на той же неделе. Когда на полу в кухне обнаружились разбросанные мелкие кусочки пирога с персиками, Уокер настаивал, что через окно влетела огромная птица. Когда оказалось, что свежестираное белье валяется на земле, вместо того чтобы висеть на веревке, Уокер объявил, мол, та же самая птица стащила с веревки все прищепки одну за другой.
— Так скажи этой птице, что я ей перья повыщипываю, когда поймаю! И скажи ей, чтобы прекратила безобразничать!
В тот день Уокер ушел с самого утра. Когда Кэтрин не смогла отыскать его, а солнце клонилось к вечеру, она в ужасе позвонила в местное полицейское управление. К ней приехал полицейский, взял описание внешности Уокера: возраст десять с половиной, волосы светлые, загорелый, худой; более сердитый, чем большинство мальчиков его лет; возможно, одет в плавки и кроссовки.
Уокер вернулся вскоре после того, как уехала патрульная машина. К тому времени Кэтрин впала в такое отчаяние, что два раза звонила Сэму и обкусала ногти до крови. Дважды она обыскала весь лес, по ошибке пробежав и по зарослям крапивы. Она была в панике, когда показался Уокер. Неторопливой походкой он приближался по дороге к дому в закатном свете.
— Где ты был? — закричала Кэтрин.
Она схватила его за плечи слишком яростно и грубо.
— Я пошел на пляж. Я оставил тебе записку на двери.
Уокер отстранился. В последнее время он не выносил, когда к нему прикасались. Она подошла к двери — действительно, на земле валялась серебристая кнопка. Но записки не было.
— Наверное, дрозд унес. Он большой шутник.
— Хорошо, — отрывисто ответила Кэтрин.
Пока она искала сына в лесу, она успела навоображать себе всякие разные ужасы. Она понимала, что должна испытывать чувство облегчения, но вместо этого начала сердиться.
— Это он, — настаивал Уокер.
Однажды Кэтрин и Эмма выдирали колючки вокруг кустиков черники, и Кэтрин спросила, видела ли Эмма когда-нибудь птицу, на которую Уокер сваливал вину за все неприятности.
— Я знаю, дрозду кажется забавным воровать вещи.
— Откуда ты знаешь?
Эмма серьезно посмотрела на Кэтрин.
— Уокер так сказал.
Недавно они познакомились с Джозефиной Брукс, она всю жизнь прожила в соседнем с ними доме. Они пообещали поделиться с мисс Брукс урожаем фруктов. Похоже, у них будет хороший урожай черники, ягоды уже меняли цвет с зеленого на серовато-голубой. Наступало время, когда нужно накрывать кусты сеткой, чтобы защитить ягоды от птиц.
— И наш дрозд не похож на других дроздов, — продолжила Эмма, не переставая работать. — Он белый.
— Понятно.
Мисс Брукс рассказала, что в былые времена крепость Уокера использовали как летнюю кухню. Соседи помнили сладкий запах, плывущий в воздухе, когда там медленно кипело варенье. Раньше варили великолепные варенья и джемы из морской сливы, абрикосов и персиков, да из той же дикой черники.
И точно, Кэтрин нашла в сарае очаг с двумя металлическими стойками, которые могли выдержать большую кастрюлю. Она заметила, что Уокер взял из дома метлу и начисто подмел пол в летней кухне. Но кроме этого, она увидела еще один секрет — старый лук и стрелы. Вещи такого рода Кэтрин всегда запрещала, они казались ей слишком опасными. Она решила, что поступит правильно, если выкинет лук со стрелами на помойку.
Но утром, когда она собралась выбрасывать мусор, лука и стрел там не было. И это еще не все. Огород, где они с Эммой так старательно сажали огурцы, помидоры и горошек, был весь беспорядочно перерыт, плети помидорных кустов заляпаны грязью, а молодые помидорчики валялись раздавленными на земле.
Кэтрин вошла в спальню Уокера гораздо более сердитая, нежели ей бы хотелось. Спящий мальчик
