Потоцкому (брату польского гетмана) слова, вошедшие в историю: «Казаков трудно использовать против их народа — это все равно, что волком пахать землю».
Хмельницкий с грустью смотрел, как наводняют Украину польские жолнеры, как они бесчинствуют. Всюду, куда ни поедешь, виселицы с трупами и колья с насаженными на них головами. Православные церкви подвергаются поруганию. Единственное спасение — это бегство казаков на Запорожье и в Российское государство. Спасибо московскому царю, что понял их горе.
С наступлением весны, когда очистились от льда широкие воды Днепра, с Запорожья на лодках и сухим путем выступили отряды Острянипа и Скидана.
Хмельницкий и его единомышленники, несмотря на неусыпный надзор польской стражи, пристально следили за развитием событий.
Вскоре Острянину удалось взять Кременчуг, Хорол и Омельник, а затем Голтву, где он укрепился. К нему присоединилось много крестьян и мещан.
К Голтве против Острянина двинулся Станислав Потоцкий, в войске которого были реестровые казаки во главе с полковником Ильяшем Караимовичем. 1 мая 1638 года здесь произошла жестокая битва. Коронное войско потерпело поражение. Однако вскоре военное счастье изменило казакам. После боя у Голтвы Потоцкий отступил к Лубнам, и Острянин двинулся за ним. Бой под Лубнами сложился неудачно для Острянина, и он вынужден был отступить на Миргород и Лукомль. Во время этих походов войско пополнилось новыми людьми. Но и поляки получили подкрепление. Хмельницкий сумел сообщить Острянину, что на помощь коронному войску идут армии под командой польского гетмана Николая Потоцкого и Иеремии Вишневецкого. Иеремия, выходец из крупного украинского магнатского рода, принявший в 1631 году католичество, хвастался, что вырубит казаков под корень.
Острянин отступил из-под Лукомля вниз по Суле под Жолнин и начал укреплять лагерь. Здесь его атаковало коронное войско. Не надеясь на успешный исход битвы, Острянин с частью казаков ушел в пределы Российского государства, где с разрешения правительства они поселились в Чугуевском городке.
Оставшиеся казаки избрали гетманом Гуню. Они отошли к устью реки Сулы, где построили лагерь и укрепили его таким образом, что, как свидетельствует один из очевидцев, Симеон Окольский, «не один инженер дивился изобретательности грубого хлопа и его искусству в такого рода сооружениях».
Осада лагеря польским войском продолжалась до конца июля. Лишь когда кончился провиант и боеприпасы, восставшие вынуждены были капитулировать. Гуня с частью казаков прорвался в пределы России. Над сдавшимися в плен Потоцкий учинил кровавую расправу.
Так закончилось и это восстание, в котором Хмельницкий хотя и не принимал прямого участия, но всеми помыслами был с ним. Отмечая это, один из польских авторов Васпасьян Коховский, пылавший злобой и презрением к Хмельницкому, записал в своих «Ежегодниках»: «Он был пособником Тараса, потом пошел следами бунтовщиков Острянина и Гуни, был участником жуткого дола, за которое сами зачинщики поплатились смертью, а он избежал заслуженного наказания».
Расправившись с восставшими, Потоцкий назначил казацкую раду в Киеве. Был на ней и Богдан Хмельницкий. На раде Потоцкий поучал казаков: «В нашем шляхетском состоянии к вольностям и прерогативам шляхетским доходит только тот, кто их кровью своей обольет и имуществом своим служит долго королю и отчизне. Так и вы подумайте, разве это справедливо, чтобы вы допускали каких-нибудь пастухов к своему состоянию и к вольностям рыцарским, которые предки наши и вы жизнью своей добывали?»
Польский гетман знал, что говорил. Ему и здесь важно было внести раскол в казацкую старшину. Он знал, что многие вышли именно из пастухов. Вот и нужно поднять урожденную украинскую шляхту над ними, приблизив к себе с помощью лести и подачек. Тогда с выскочками из простолюдинов легче будет расправиться. А дабы они почувствовали его силу, приказал сжечь все казацкие чайки, чтобы все посполитые из Запорожья вернулись к своим панам, а что до реестровых казаков, то их будет, сколько сочтут нужным королевские комиссары.
Возмущенное казачество в сентябре 1638 года посылает своих депутатов к королю. Это были Роман Половец, не раз уже ходивший послом казаков в Варшаву, Иван Боярин, Яцко Волченко и Богдан Хмельницкий. Они должны были передать очередную петицию. Ее вновь составлял Богдан. Он опять настойчиво выдвинул ряд важнейших требований: оставить казаков при давних вольностях и землях, сохранить им военное жалованье, обеспечить вдов погибших в боях казаков, возвратить отнятые шляхтой села казацкому госпиталю в Трахтемирове.
Встретили казацких послов в Варшаве неприветливо. Король сам нуждался в помощи. Шляхта творила что хотела, никаким королевским указам не подчинялась. Это, как говорил один из польских летописцев, был ее «золотой час». От нее зависели казна и сила короля, и она использовала его в своих целях.
Король принял казацких послов в своих покоях, и едва они, передав ему петицию, начали излагать свои просьбы, как сам начал жаловаться, что двор его терпит нужду и унижения. Королевская казна пуста, ему не на что содержать войско, и он сам готов просить казаков о помощи против своеволия магнатов. А посему король не может пойти против решения сейма и отменить «Ординацию». Казакам нужно подчиниться — убеждал король послов, — а со временем все может измениться, и он, король, не забудет оказанных ими услуг.
Выслушав королевские жалобы и наставления, казацкие послы так ни с чем и вышли от него.
Не помог им ни в чем и канцлер Оссолинский, хоти казаки знали о его доброжелательном к ним отношении. И казаки с печалью вернулись обратно.
Потоцкий не стал узнавать о поездке в Варшаву. Ее итоги ему были хорошо известны, и 4 декабря он назначил новый сход казаков в традиционном месте — урочище Маслов Став. Место это он избрал с умыслом. Именно здесь казаки принимали на своих радах важнейшие решения, направленные против иноземных угнетателей, сама земля была пропитана духом свободы. Казаки должны были теперь выслушать решение короля Речи Посполитой об уничтожении кровью завоеванных прав, выслушать приговор о вечной неволе.
Хмельницкий, тревожный и грустный, ехал к Маслову Ставу. Вновь и вновь, в который уже раз, он ставил себе вопросы. Почему так безжалостна судьба? Почему заставляет его переживать самые горькие и тяжкие для его народа времена? Ведь он уже не молод. Так зачем ему этот позор? Отчего он и сегодня вынужден пережить очередное унижение народа, который и так уже ограблен и низведен до уровня рабов? Наверное, для того, чтобы еще более ожесточилось его сердце, чтобы суровее и безжалостней стал ум и тверже рука, когда потом придет его время, решающее время для него, Богдана Хмельницкого, и для его народа.
Войско казацкое уже стояло на Масловом Ставу в полном снаряжении, с полковыми знаками и отличиями, словно готовое выступить в поход. Только вместо боевого задора на лицах у всех, от полковника до рядового, суровость и горечь. Хоругви и бунчуки наклонены к земле, словно при войсковом трауре. А перед строем гарцевал окруженный свитой польский гетман Потоцкий. Он наслаждался своей властью над этим побежденным воинством, которое не мог укротить до него ни один польский военачальник, и демонстрировал перед ним свою власть и шляхетский гонор. Вот он взмахнул рукой, и из свиты выехал вояка, в котором Хмельницкий узнал комиссара Шемберка, недавно купившего, как говорили, у короля свое комиссарство за тридцать тысяч злотых и уже сейчас стремившегося возвратить их себе, грабя казаков и арендаторов. Он развернул свиток и стал громко выкрикивать уже известную Хмельницкому «Ординацию».
«Ординация» коснулась и самого Богдана. Должность войскового писаря была ликвидирована, и он, таким образом, лишался влиятельного места в войске. Не получил он взамен никакой другой из высших должностей, доступных казакам, — ни войскового, ни полкового есаула. Потоцкий соизволил назначить его лишь одним из десяти Чигиринских сотников, и в этой должности он и будет состоять почти десять последующих лет.
Но польское руководство по оставляет его в покое и в должности сотника, часто вызывая то в Киев, то в другие города. Видимо, боялись, поэтому и вызывали, чтобы был часто на виду. В обоснованности такого опасения вскоре шляхтичей убедил один случай.
По «Ординации» сейм выделил деньги для восстановления крепости на Кодаке. И вскоре крепость
