Генеральный писарь благодаря своей близости к гетману сумел пристроить в Чигирине и своего родича Тетерю, который вскоре сделался переяславским полковником. Пробиться к гетману через этот заслон Выговских и их родственников было непросто.
Елена выходила замуж за младшего брата брацлавского полковника Данила Нечая Ивана. Выговским это было не по душе. Они боялись влияния Нечая на Хмельницкого. Но Нечай пользовался особым расположением гетмана. Честный и горячий, отстаивающий до конца интересы голытьбы, которая видела в нем своего заступника перед богатой старшиной, он был как бы послом от парода. И Хмельницкий это ценил. Гетман знал, что пока на границе с Речью Посполитой стоит со своим полком Данило Нечай, королевские жолнеры не смогут внезапно напасть на Украину.
Битва под Берестечком. Белоцерковский Трактат
В Чигирин из Варшавы вернулись ни с чем казацкие послы, которые были посланы на открывшийся 5 декабря 1650 года сейм. Их отправили из Варшавы до завершения заседания сейма. Такого еще не бывало.
Хмельницкий смотрел на возвратившихся послов неприязненно, хмуро, как будто они были виноваты в том, что произошло. Полковник Суличич не выдержал этого взгляда и, выйдя вперед, проговорил:
— Не мы в том, батьку, повинны. Вызвали нас к королю и сказали, что король и члены совета для заключения окончательного договора пришлют к тебе, гетману, и ко всему Войску Запорожскому своих послов — великих людей. И учинити съезд, и договор обо всем в Киеве.
Гетман слушал не перебивая, и Суличич продолжил:
— Думаю, батьку Хмелю, что от того нас, послов, до окончания сейма отправили, чтоб нам не ведать, какой у ляхов на том сейме о нашем деле договор принят будет. Па том сейме половина панов говорили, что они с Войском Запорожским хотят быть в покое и действовать по Зборовскому договору. А другая половина панов хотят с нами начать войну и мстить нам. А заводилы тому Потоцкий, Вишневецкий да Конецпольский. Эти и иные сенаторы, учали короля, шляхту и всю Речь Посполитую наговаривать, чтоб пошли нас воевать. А сами Потоцкий и Вишневецкий обещали со своими войсками идти впереди.
Хмельницкий молча покивал головой, потом, поблагодарив послов, отпустил их.
Ему через своих людей было хорошо известно, что после смерти Оссолинского магнаты, имевшие владения на Украине, вели себя на сейме как хозяева всей Польши. По их настоянию был утвержден налог для набора огромного 54-тысячного войска (28 миллионов флоринов). Королю было дано право созывать, если это потребуется, «посполитое рушение». Вместо Оссолинского коронным канцлером был утвержден епископ Андрей Лещинский, ставленник магнатской группировки.
На сейме сенаторы рассмотрели и другие вопросы, связанные с войной против Украины.
Послы передали переписанную ими королевскую инструкцию на сеймики, которые состоялись перед сеймом. Хмельницкий посмотрел ее, и его взор невольно остановился на том месте, где король называл его «заклятым врагом Речи Посполитой, который поклялся в ее гибели», а сейчас с помощью татар разгромил дружественную Польше Молдавию, связывается с Турцией и Швецией и поднимает крестьянские восстания против шляхты.
Гетман велел позвать Выговского. Гот сию же минуту, словно ожидал за дверью, предстал перед ним, всем своим видом выражая готовность выполнить любое его приказание. Хмельницкий повел рукой в сторону лежавшей на столе инструкции.
— Прочти.
И когда тот прочел, проговорил:
— Нужно отписать королю. Пусть не обманывает нас, а выполняет Зборовский договор. На словах так только о мире и пекутся, а готовят войско и новую войну. Нам нужна ясность. Одно из двух: или нам не угрожать и полностью обеспечить мир, или открыто заявить, что против нас. Мы не хотим чужого, добиваемся только пашей русской собственности…
Глаза Хмельницкого потемнели, на скулах заиграли желваки, в голосе послышалась угроза и решительность.
Отпиши еще, что мы просим панов не доводить нас до крайности, к которой нас боль и угнетение неволит, и не принуждать, чтобы мы искали себе помощи.
Он подошел к поставцу, где лежали трубка и кисет с табаком. Молча набил трубку и, раскурив, сделал несколько глубоких затяжек. Успокоившись немного, прошелся по светлице, потом посмотрел остро на Выговского и, с сожалением покачав головой, обращаясь не то к Выговскому, не то к кому-то другому, с горечью в голосе проговорил:
— Ой, ляхи, ляхи, хитростями и неправдою поступаете со мной. Ну подождите… Хочется вам войны со мной, будете ее иметь.
И Выговскому сразу же подумалось, что гетману стало известно о его тайных сношениях с польскими агентами, которым он передавал секретные сведения, о вербовке на свою сторону казацких старшин. Он осторожно поднял глаза на гетмана, но тот уже отвернулся к окну в глубоком раздумье.
Инструкция короля, решения сейма, сведения о том, что Потоцкий и Калиновский спешно собирают войска, — все это свидетельствовало о том, что подготовка к новой войне против Украины развернулась в Речи Посполитой с новой силой. Пока он был в молдавском походе, польские паны времени даром не теряли. Главное, на что направило свои усилия польское правительство, — это лишить Украину ее самой важной опоры и поддержки — России. Специально для этого и посла Пражмовского направили в Москву. И тот как только мог оговаривал Хмельницкого и «дружески» предостерегал русское правительство о якобы грозящей русским границам опасности от Хмельницкого и крымского хана, которые «ради такого злого умышления» объединились «тайно сообща». Когда же ведущий с Пражмовским переговоры боярин Григорий Гаврилович Пушкин попросил, чтобы он «те свои речи дал им на письме», поскольку «в посольских обычаях издавна повелось, что послы или посланники, говоря о делах, на свои речи дают письмо», польский посол отказался это сделать, ссылаясь на то, что «ему наказано о том деле говорить словом».
В ответ Пражмовскому дали понять, что ему не верят, а русское правительство осведомлено о другом: именно Польша пытается подбить хана идти на Москву. Польский посол возвратился несолоно хлебавши.
Хмельницкий понимал, что ляхи на этом не успокоятся. Отпуская русского посла Унковского, он снова передал государю просьбу о заступничестве от польского панства, которое собирается развязать новую войну. А сейчас подумал, что нужно послать в Москву Суличича, чтобы тот подтвердил его просьбу. Время не ждет. Необходимо, чтобы Москва наконец более решительно повела себя по отношению и к Украине и к Польше.
После сейма к Хмельницкому прибыл посланец короля Маховский с вестью, что в Чигирин скоро приедут комиссары для переговоров «о мире». Немного погодя Ян-Казимир передал через Киселя письмо с заверениями в своем миролюбии.
Хмельницкий знал цену этим словам. Сразу же после сейма польское правительство начало подготовку к войне. Жестокими, невиданными ранее мерами взимали чрезвычайные налоги с населения. Набирали наемников. Наконец король объявил «посполитое рушение».
В это время к Чернобылю под самый Киев подошли войска литовского подканцлера Леона Сапеги, а в Горностай-Поле появились ратные люди шляхтича Обрамовича. Гетман направил к ним послов узнать, «для чего они пришли близко пограничных казачьих мест с воинскими людьми». Но послы так и не вернулись. Тогда он приказал «всем казакам по всем местам быть наготове» и полковникам собираться на раду. Съехались не мешкая.
…Хмельницкий обвел глазами Богуна, Нечая, Джеджелия, Небабу, Шумейко и других полковников, старшину и простых казаков, собравшихся здесь, и подумал, что пока они с ним, ему не страшен никакой бой, никакие потоцкие и вишневецкие. И эта мысль прибавила силы.
— Панове, братья, — обратился он к ним своим густым и гулким басом, — нам объявляется война. Давно уже грозят ею поляки, замыслив отнять у нас свободу, доблестно купленную нашей кровью…
