планету. Вы могли бы также услышать короткую историю о том, что в начале 1990-х годов никто, кроме маленькой группы ученых, и не знал о существовании такого астрономического явления, как пояс Койпера. Вы также узнаете, что те же ученые прогнозировали его появление на звездном небе и назвали эту область космоса в честь нидерландского и американского астронома Джерарда Петера Койпера, еще несколько десятилетий назад предположившего, что разрозненные ледяные тела существуют. Наконец, если вы все еще не устанете меня слушать, а самолет еще не приземлится, я бы вспомнил, как пояс Койпера был обнаружен поздним летом 1992 года и как я впервые узнал, что это такое, на крыше астрономического здания Университета в Беркли за день до того, как весть об этом событии появилась на первых страницах газеты «Нью-Йорк Таймс».
Когда Джейн сказала мне, что только что обнаружила пояс Койпера, я ничего о нем не знал. Джейн рассказала мне. На самом деле, она не обнаружила целое скопление каменно-ледяных тел за орбитой Нептуна, она нашла всего лишь один крохотный ледяной объект, вращающийся вокруг Солнца где-то далеко за орбитой Плутона. Этот объект был слишком мал, во много раз меньше, чем Плутон, и похоже, он мог перемещаться по орбите вокруг Солнца в полном одиночестве где-то на окраине Солнечной системы. Согласитесь, все это будоражит.
Мило, мило, думал я. Но это же просто одно крошечное космическое тело, в какой-то тьмутаракани за Плутоном. Что с того?
В общем, я кивал и внимательно слушал Джейн, как любой прилежный аспирант, находящийся на полпути к защите докторской диссертации, ну а потом спустился вниз по лестнице, зашел в кабинет и заново погрузился в мир Юпитера, Ио и его вулканов, где я фактически обитал все последнее время.
Конечно же, я ошибался. Даже если обнаруженный объект и был одиноким, небольшим ледяным шаром, вращающимся где-то за пределами орбиты Плутона, он доказал, что астрономы были неправы, точнее, не все знали: на краю нашей Солнечной системы еще есть место для новых открытий. Некоторые астрономы отказались рассматривать эту возможность, как нечто слишком фантастическое и сложное для исследования, и отказались от исследования, назвав открытие счастливой случайностью, которая ни к чему не приведет. Но вскоре, по мере того как ученые все больше и больше воодушевлялись возможностью новых открытий и возобновили исследования областей за пределами орбиты Плутона, все больше и больше маленьких ледяных объектов было обнаружено.
К концу 1999 года, одной туманной декабрьской ночью, когда мы с Сабиной сидели под куполом телескопа Хейла в Паломарской обсерватории и я заявил, что в нашей галактике есть еще планеты, которые предстоит открыть, астрономы со всего света уже успели обнаружить почти пятьсот ледяных тел, движущихся по орбите за пределами орбиты Нептуна, которые и впрямь были очень похожи на то, что называли поясом Койпера. К этому времени он стал самой популярной областью для исследований в пределах Солнечной системы.
Среди 500 тел, которые уже были зафиксированы в поясе Койпера к 1999 году, большинство были сравнительно небольшими объектами: несколько сотен километров в поперечном сечении, однако некоторые достигали довольно внушительных размеров. Самое большое известное тело составляло треть размера Плутона1. Треть Плутона! Плутон воспринимался всеми как нечто таинственное, ведь он блуждал одиноким далеким шаром в космическом пространстве, где-то на окраине Солнечной системы, но сейчас оказалось, что у Плутона есть такая «компания», о которой ученые даже и не предполагали.
Спустя несколько лет с того времени, как я счел пояс Койпера недостаточно интересной для меня областью исследования, не способной оторвать мои мысли от Юпитера, я все еще думал о Плутоне и о тех недавно обнаруженных пяти сотнях маленьких ледяных объектов. Сейчас открытие десятой планеты неминуемо, осознает это кто-то или нет. Для меня ее существование очевидно. Я знал, что где-то там, далеко в космосе, она медленно движется вокруг Солнца и ждет того момента, когда кто-нибудь наведет телескоп в нужное место и заметит то, что никто не видел прежде, и вдруг объявит ни о чем не подозревающему земному миру, что Солнечную систему составляют не девять планет.
Все той же туманной ночью, сидя у огромного телескопа Хейла, Сабина, вечно подходившая ко всему с особой ответственностью, спросила меня, есть ли какие-нибудь доказательства, подтверждающие мою теорию.
Тогда я рассказал ей все об открытиях в области астрономии за последнее время. Но когда потребовались реальные доказательства, мне пришлось признать: я ничем не мог подкрепить свои догадки. Да, это были всего лишь догадки. Обычно ученые не имеют дела с предположениями. Мы работаем над гипотезами, наблюдениями и достаточным количеством доказательств. Если в твоем арсенале только лишь догадки, можно не рассчитывать на финансирование твоих исследований или на жилье в университете, и тем более на доступ к самым большим в мире телескопам. Тем не менее предположение – это все, что у меня было. С тех пор как в 1930 году был обнаружен Плутон, никто не прочесывал небо в поисках новой планеты. Даже если ученые и знали о существовании почти пяти сотен космических тел в поясе Койпера, их поиски были вызваны необходимостью, а не страстным желанием исследовать нашу Вселенную, как в тот раз, когда был открыт Плутон. С того времени прошло уже семьдесят лет, телескопы стали намного больше и мощнее, с помощью компьютеров проводить исследования стало намного проще, а у ученых появилось ясное представление о том, что они хотят найти.
Будет странно, если кто-нибудь вновь взглянет на небо в поисках новой планеты и не обнаружит то, что находилось за пределами возможностей телескопов в 1930 году. Десятая планета просто должна существовать. Сама мысль о том, что Плутон – единственный напоминающий планету шар, странствующий на краю Солнечной системы, казалась мне абсурдной.
«У меня нет доказательств, — ответил я Сабине. — Я ничем не могу подтвердить свои догадки. Десятая планета существует. Я чувствую, и я готов поспорить на это».
Ученые никогда не заключают пари. Они всегда имеют дело только лишь с достоверными фактами и утверждениями, которые могут быть подкреплены экспериментами и наблюдениями. Пари – это всего лишь претензия на то, что ты уверен в том, что ты прав, ты веришь в то, что говоришь, и готов рискнуть ради этого чем-то стоящим, если вдруг ошибешься. В пари нет ничего, что могло бы быть связано с наукой, даже наоборот. Если бы в прежние далекие годы ученые ставили бы на кон свой домик против «большого взрыва», эволюции или квантовой механики, они бы оставались без крыши над головой.
Все же в пари есть особое обаяние. Как я уже говорил, у меня нет никаких доказательств за десятую планету, тем не менее обрывки различных фактов и наблюдений каким-то образом столкнулись и зародили во мне это чувство. Я не мог доказать это научно, но был более чем уверен в своей правоте. Да, я не мог доказать этого, но готов был держать пари.
Мы с Сабиной поспорили на то, что к 31 декабря 2004 года кто-нибудь обнаружит новую планету. Выигравший пари получит пять бутылок шампанского, чтобы отпраздновать преодоление границ в изучении космоса или же чтобы залить свою скорбь о том, что человеку нечего больше искать в Солнечной системе.
Так мы просидели некоторое время, вглядываясь в телескоп и думая о планетах.
«Есть небольшая проблема, — сказал я. — Мы никогда не узнаем, кто выиграет пари».
«Что? — переспросила Сабина. — Почему мы не сможем узнать, кто выиграл? Разумеется, весь мир сразу же об этом услышит. Это же очевидно».
«Хорошо… — ответил я. — Тогда скажи мне, что такое планета?»
Мне было необходимо знать ответ, потому что я хотел найти планету сам.
Как и большинство других людей, о том, что такое планета, я знал уже, когда мне было года четыре или пять. Где-то в 1970-м. Что такое Луна, я узнал еще раньше. Вырос я в городе Хантсвилл, штат Алабама, — городе ракетостроителей. Отцы всех моих друзей, включая моего отца, имели отношение к строительству космического корабля «Аполлон», который должен был доставить американцев на Луну. Будучи ребенком, я некоторое время считал, что, когда маленькие мальчики вырастают, они обязательно становятся ракетостроителями, а девочки обязательно выходят замуж за ракетостроителей, но, как оказалось, жизнь могла сложиться иначе. Когда я увидел, как ступил Нил Армстронг на Луну, я уже знал, кем стану, когда вырасту. Я рисовал взрывающиеся на орбите Луны ракеты, командные отсеки, вращающиеся вокруг Луны, космические модули, опускающиеся в гигантские кратеры на ее поверхности и вмиг раскрывающиеся парашюты за секунду до приводнения космического корабля.
