Моффит отхлебнул из своей чашки. Затем задумался над словами Даны. Когда ответил, был очень серьезен.
– Сара могла это сделать, но не думаю, что сделала.
– Расскажите мне о ней.
– Сара очень решительна, энергична, готова ответить на вызов. Она прыгает с парашютом, покоряет вершины гор.
– Любит риск?
– Да, но не теряет голову. Она водила меня на вершину горы Худ в первый год нашей совместной работы и приняла все меры предосторожности.
– Она рискует во время патрульной службы?
– Нет. Я бы попросил для себя другого партнера, если бы она вела себя как ковбой. Но ей нравилась оперативная работа. Я тоже с ней неплохо справляюсь, но не пожалел бы, если бы не возникало новых опасных ситуаций. Мне кажется, она предпочитала напряженные ситуации.
– Значит, она была хорошим копом? – спросила Дана.
Моффит сделал другой продолжительный глоток кофе.
– В целом да. Был случай, когда она шла против правил, но я всегда чувствовал себя спокойно в совместных поездках по вызову.
– Она совершала что-нибудь незаконное?
– Вы спрашиваете, не запачкалась ли она? – спросил Моффит обиженным тоном.
– Я просто спрашиваю.
– Нет, она всегда поступала честно. Никогда не замечал, чтобы она кривила душой.
– Сара говорила что-нибудь о Джоне Финли?
Моффит кивнул:
– Когда он приезжал в Портленд в первый раз.
– Что она говорила?
– Говорила о встрече с ним после восхождения на ту гору в Южной Америке и о том, как он появился.
– Мэри пыталась найти доказательство, что Финли был агентом спецслужб. Сара говорила что- нибудь об этом?
– Только не мне.
– Мне кажется, я исчерпала все свои вопросы. Хотите что-нибудь добавить?
– Только то, что не думаю, чтоб она сделала это. Все, что я знаю, указывает на наличие секретных агентов. Финли выглядит как человек, посвященный в тайны, которые далеки от нас, обычных людей.
Глава 45
Управление исправительных учреждений Орегона выбрало тюрьму долины Вилламетты для заключенных-женщин, ожидающих исполнения смертного приговора. Сара Вудраф пользовалась двойной честью быть первым и единственным резидентом учреждения. Ограждение из проволочной сетки с колючей проволокой поверх окружало приземистые здания светло-желтого цвета. Вокруг тюрьмы бежала дорожка, а земля по другую сторону дорожки была полностью лишена растительности и до предела выровнена. Любой беглец был бы виден охране, пока не добрался бы до вечнозеленого леса, располагавшегося невдалеке от забора. В отдалении виднелись зеленые холмы.
Дану ждали. После регистрации и контроля детектором по определению металла охранник повел ее по тюремным коридорам в комнату бесконтактных свиданий, где она осталась ожидать наиболее знаменитого узника учреждения. Через пятнадцать минут открылась массивная металлическая дверь с другой стороны перегородки из пуленепробиваемого стекла, и вошла Сара Вудраф, одетая в мешковатый комбинезон и наручники. Несмотря на одутловатость, которую приобрело лицо в результате мучной пищи учреждения и недостатка солнечного света, бывшая женщина-полицейский в ее удручающем положении высоко держала голову. Дана с удовлетворением отметила, что узница не теряет достоинства.
Вудраф украдкой смотрела на Дану, пока охранник освобождал ее от наручников. Когда он ушел, Сара села на стул из оранжевого пластика и взяла переговорную трубку, висевшую на стене.
– Спасибо, что пришли, – сказала Дана в такую же трубку – Вы репортер, верно?
Дана кивнула.
– И пришли сюда, чтобы написать статью о моем деле?
– Да. Мы полагаем, что сможем оказать вам поддержку, проинформировав наших читателей о том, как власти лишили вас справедливого суда.
– И видимо, заработать энную сумму денег на продаже газет, – усмехнулась Сара.
– И это тоже. Даже репортерам надо есть.
– Надеюсь, вы воспользуетесь мною с пользой для себя, мисс Катлер.
Дане показалось любопытным то, что Сара не пыталась скрывать своего цинизма, несмотря на заверения Мэри Гаррет в стремлении Даны помочь узнице. То, что Вудраф не собиралась манипулировать ею, было хорошим знаком. Дана глядела прямо через стекло, сосредоточив на Вудраф все свое внимание.
– Я имею выгоду от продажи газет. Но это не значит, что мне безразлично, как с вами обошлись. Я приехала сюда за деньгами,
– Мэри говорила, что в прошлом вы детектив из округа Колумбия. Чем вы занимались?
– Нравы и наркотики. Сейчас же я репортер по уголовным делам. Обе работы похожи. Главное отличие в том, что я не могу использовать резиновую дубинку, чтобы заставить людей говорить.
Шутка не вызвала у Сары улыбку.
– Я хотела стать детективом, – сказала она. – Мечта рухнула в тот момент, когда меня арестовали.
Дана подалась вперед:
– Мы хотим помочь вам вернуться к нормальной жизни, и первый шаг к этому – новый суд. В вашем деле столько неясностей! Особенно в отношении спецслужб. Надеюсь, мисс Гаррет будет удовлетворена, если Верховный суд возвысит ваше дело до уровня вопроса национальной безопасности.
– Как раз здесь меня действительно прижали, – процедила Вудраф, едва сдерживая гнев. – Правительство хочет сломить нас. Раз они подняли эту фигню о государственных секретах, у меня нет шансов.
– Почему, по вашему мнению, правительство предприняло столь жесткие меры для того, чтобы скрыть правду?
Сара горько улыбнулась:
– Все просто. Можете себе представить, какой поднимется шум, если людям станет известно, что правительство занимается наркоторговлей? Кое-кто кое-где до смерти боится того, что случится, если правда о «Чайна си» вырвется наружу. Я уверена, что Джона убило ЦРУ, поскольку он мог доказать, что на «Чайна си» перевозился контрабандный гашиш.
– Прежде чем мы обсудим факты из вашего дела, мне хотелось бы, чтобы вы рассказали немного о своем детстве и о том, как оказались в полиции.
– Зачем вам это?
– Я пишу статью, которая, как надеюсь, поможет организовать новый суд, следовательно, мне нужно представить вас читателям в реальном свете.
– Лучше я не буду говорить о прошлом. Разве вы не можете узнать об этом у Мэри? Она заставила меня написать свою биографию на стадии вынесения судом мне приговора.
– Мне нужно услышать ее от вас. Как лично вы оцениваете свою жизнь, а не свидетель-эксперт. Наши читатели знают вас сейчас только как осужденного киллера.
– Ничего из того, что я вам расскажу, не вызовет их сочувствия ко мне. Мое детство не было
