за добычей… боится он этого и не любит. Ну… Альба, там что-то еще осталось?
Альба, в силу комплекции, наверное, практически и не пьяный, сказал, что тут больше нет, и Асакура, вздохнув, полез в закрома за еще одной фляжкой настойки… Стали обсуждать действия военных в первые дни, и Асакура поведал, что выжигание заразы – метод древний и проверенный. В качестве одного из примеров привел Великий Лондонский пожар – тогда, в одна тысяча шестьсот шестьдесят шестом году, выгорело тринадцать тысяч домов. Но при этом выгорели и кварталы, где уже год свирепствовала чума, – и на этом ее эпидемия в Лондоне фактически прекратилась. Так что использование таких дедовских методов – мера вынужденная, но вполне объяснимая…
После «По танку вдарила болванка» и «Черного ворона» Даша сказала, что все, и вообще пора. Альба, уже малость пришедший в кондицию, недовольно поморщился – штыковая атака на маринованный подосиновичек в миске явно не удавалась… а ложка лежала невероятно далеко, сантиметрах в тридцати. Голый по пояс Асакура попеременно и весьма старательно чистил пулемет и точил меч. Даша все думала – перепутает он и начнет точить масляной ветошью, а чистить точильным камнем? Нет, вроде нет… Эх… хочется чего-то… то ли замуж, то ли семечек…
– Мальчики… я хочу чаю, – капризно заявила Даша, – из самовара!
– О-о-о-о!!! Да-а-а-а!!! – радостно восприняли идею «мальчики», и непотребство вновь выплеснулось на улицу…
Чай из самовара имеет совершенно иной вкус. Особенно приятен свежий горячий чай из самовара, если питье его на улице, в прохладных апрельских сумерках. Выхлебав с вишневым вареньем здоровенную пиалу, Даша блаженно раскинулась в пластиковом кресле, накрывшись ватником. А мужчины, почти как в той комедии про армию, «после непродолжительного чаепития» стали употреблять «на посошок». Вскоре Даша подумала, что этот посошок явно принадлежит кому-то из скандинавских богов, или типа того. Ибо явно это был Посох Стратегического Назначения, и никак иначе. Наконец она с Альбой собрались и готовы были отчалить, притом Альба галантно взялся довести броневик до Митрича, естественно, вместе с Дашей. Асакура же, сбросив накинутый на голое тело овчинный полушубок, заявил, что самое время настало «порубать лозу при луне». И взялся за меч.
– О-о-о-о… нам пора, – сообщил Даше Альба. – Мата асита, Асакура-сан!
– Оясуми насай, Альба-сан! – возвестил Асакура.
Даша попрощалась, на что учитель сказал, что просто обязан ее расцеловать, что и выполнил под сдавленные матюги Альбы, едва увернувшегося от меча, которого Асакура так и не выпустил из рук. На прощание Асакура приволок откуда-то бутылку дешевого шампанского, известив, что «все равно выбрасывать».
Потом они грузились в броневик, причем Даша решила, что вполне может прокатиться «на броне», а точнее, сидя на капоте. Альба сказал, что так ему дороги не видно, но Даша ответила, что, если он поедет на понижайке, медленно, она будет ему говорить, куда ехать, и все будет хорошо. Так и поехали, даже ворот не снесли. А Асакура залез в кусты у забора и выделывал там пируэты с мечом. Отъехали недалеко, когда окрестности озарила яркая вспышка и громкие японские выражения.
– Есть, – удовлетворенно крякнул Альба. – Еще один меч. Ну рукоятка там изолированная, ничего… А мечей у него еще много.
Даша глупо хихикнула, прихлебывая шампанское прямо из горла и передавая Альбе бутылку, и подумала, что, похоже, все-таки нажрались изрядно. Навстречу промчался открытый уазик с тремя солдатами.
– О, вот и патруль… Опять влетит учителю… или продолжится бухалово, смотря как договорятся…
Въезд во двор мастерской был эпохален:
– Пр-р-р-раво руля. Право! Ещ-щ-ще пр-р-р-равей!!! Так, так! Йошкинкот, куда, куда?! Сто-о-о-о-о-ой!!! Я кому-тебе-говорю – право! А теперь лево и назад… Ага, ага, еще… Сто-о-о-о-ой! Прямо! И вперед, помалу, давай, давай, давай… Опа! Стой! Молодец! А теперь выходи и посмотри, что ты наделал! – И Даша весело заржала, прихлебнула шампанского, а потом свалилась с капота прямо в руки вылезшему уже Альбе.
Митрич взирал на это, весело прищурясь, усмехаясь в бороду, а вот Сережа – с явным неудовольствием.
– Д-д-да… Пьяница-мать – горе в семье, – изрекла Даша, опираясь на Альбу. Подняла на него глаза: – Ты домой дойдешь? Или подвезти?
– Я-то дойду, – усмехнулся тот. – А тебя, похоже, надо довести.
– Н-не. Я ща. Я сама. – Даша шагнула в сторону, покачнулась и чуть не упала. – Блин. Это шампанское было такое пьяное.
– Надо думать. Пойдем потихоньку…
Сережа, сбежав с крыльца, подхватил ее, зыркнув на Альбу, Даша трогательно попрощалась, уговорившись встретиться завтра… «утром». И, приобняв Сережу, двинулась к месту упокоения на ночь.
Утром она проснулась хоть и в своей комнате, но… отчего-то в больной голове крутилось что-то из классики:
«Солнце заходит, – объявил он, глядя на гобелен, изображающий восход солнца. – Мы могли бы провеселиться всю эту ночь, благородные доны, но ратные подвиги требуют сна. Ни капли вина в походе. К тому же баронесса была бы недовольна.
Что? Постель? Какие постели в чистом поле? Наша постель – попона боевого коня! С этими словами он содрал со стены несчастный гобелен, завернулся в него с головой и с грохотом рухнул в угол под светильником».
Похоже, вчера было что-то аналогичное. Раздеть ее Сережа не решился, хотя, помнится, что-то подобное сделать она ему предлагала, а потом потешалась, насколько он покраснел… И вот в итоге проснулась на полу, завернувшись в покрывало… м-да. И времени около двенадцати, и в голове… Ох, ну зачем я вчера так нажралась?!
Распохмеление заняло пару часов, хозяйки хлопотали вокруг нее, просто обволакивая заботой, – Даша узнала, что вчера прошел слух уже по всему поселку, что она с какими-то мужиками завалила зверского монстра, которого с утра выставили у комендатуры, снабдив описанием, и уже практически все население его обозрело. И потому ее вчерашнее нажиралово было воспринято как вполне естественное: «Да мы бы вообще напились до беспамятства… такую рожу застрелить!» Даша пила бульон и не спешила разочаровывать, сказав, что это вовсе не самый страшный монстр. К обеду ближе прибежал возбужденный Сережа, крикнул, что вот-вот выкатят броневик, увидел Дашу, смутился и убежал обратно в мастерскую. Женщины загалдели и стали собираться смотреть. Даша тоже решила проветриться – состояние было среднее. Во дворе уже стояла небольшая толпа – о, и комендант с офицерами тут, а вон и морщащиеся, очевидно от перешептываний остальных, Альба с Асакурой… Отлично. Подошла к ним и поздоровалась, стали все вместе ждать. Наконец ворота мастерской поползли вверх. Даша еще заметила – над ними красуется свеженькая вывеска с непонятным немного названием «Мастерская им. Св. Марвина», и вот на свет божий выползло… ЭТО.
– Ох, ни хрена себе, – сказал кто-то рядом – то ли педагог и интеллигент, то ли даже комендант. И фиг бы кто возразил – именно это и выехало из ворот. Мощный граненый корпус, острая морда, прикрытые капюшонами колеса, смотровые щели, бронедвери и люки…
Из броневика вылез сияющий Митрич и, пригласив коменданта, начал рассказывать:
– Вот – смотрите. Корпус простой, но крепкий. Экипаж под десятимиллиметровой двухслойной броней, мотор под пятимиллиметровой, а сзади кузов под груз – три миллиметра. Все почти на штатном месте, просто под броней, только что баки перенесли. Передняя подвеска усилена, а остальное не трогали. Охлаждение – как в танках «Абрамс»: вот отсюда из-под клюва забирает – вот тут над колесами выбрасывает горячий воздух. Ну, правда, вентилятор еще добавили и масляный радиатор дополнительно. Вот, внутри – смотрите – вот тут смотровые щели с триплексами – стекло броневое, от обменника, насилу порезали алмазным диском, вот амбразуры… А основной обзор – вот камеры и экраны. И вот для наблюдения – камера, как перископ поднять можно… А вот сзади люк откидывается для погрузки. Вот, четыре места. Весу все под две тонны восемьсот набрало, значит, пятьсот кило нагрузки еще можно брать.
Действительно, впечатляло. Комендант долго расспрашивал, затем сказал, что «надо подумать, но,
