подсказывала Анне-Марии, что она никогда не была такой, но во всем ее облике чувствовалось что-то по- настоящему девичье.
Почти незаметная морщинка пересекала ее лицо от переносицы к щеке. Под глазами лежали тени.
«Боль, — подумала Анна-Мария. — Физическая или душевная».
Они поднялись на крыльцо. У дверей скулили собаки, которым не терпелось вскочить и поприветствовать гостью.
— Лежать! — крикнула им Лиза.
Анна-Мария вздрогнула, как будто команда относилась и к ней.
— Боитесь собак? — спросила ее хозяйка.
— Нет, если знаю, что они такие послушные, — ответила Анна-Мария и посмотрела на розовый язык, вывалившийся из пасти черного пса.
Собака лежала, вытянув мощные, как у льва, лапы.
— Хорошо. На кухне спит еще одна, но она смирная, как ягненок. Эти тоже безобидны, хотя их манеры оставляют желать лучшего. Входите.
Она открыла дверь, и Анна-Мария проскользнула в прихожую.
— Чертовы бандиты, — обратилась Лиза к собакам. — Марш на улицу!
Собаки вскочили, устремились вниз по лестнице, царапая когтями деревянные ступеньки, и радостно выбежали во двор.
Анна-Мария, озираясь, остановилась в прихожей, половину которой занимали две лежанки для собак. Здесь же стояла большая миска из нержавейки с водой, резиновые сапоги, ботинки, кроссовки и спортивная обувь из гортекса. Стены были увешаны полками и крючками для одежды, на которых громоздились кучи резиновых перчаток, теплых шапок и варежек, собачьих поводков и рабочих комбинезонов. Анна-Мария напрасно искала, куда бы повесить свою куртку: ни на полках, ни на вешалках места для нее не находилось.
— Куртку лучше повесить на кухне на стул. Здесь везде полно собачьей шерсти, — сказала Лиза Стёкель. — И не разувайтесь, ради всего святого!
Из прихожей двери вели одна на кухню, а другая в гостиную. В гостиной на полу штабелями лежали книги, часть их была сложена в картонные коробки. В углу стоял пустой и пыльный книжный шкаф с дверцами из цветного стекла.
— Вы переезжаете? — спросила Анна-Мария.
— Нет, я… знаете, сколько барахла накапливается в доме… А книги только собирают пыль.
Кухня была обставлена массивной сосновой мебелью, покрытой желтым лаком. На деревенском диванчике лежал черный лабрадор. По-видимому, он только что проснулся и теперь, завидев двух женщин, радостно бил хвостом. Потом он снова положил голову на лапы и заснул.
Лиза сказала, что собаку зовут Майкен.
— Расскажите о Мильдред Нильссон, — попросила хозяйку Анна-Мария, присаживаясь за стол. — Вы ведь работали вместе с ней в группе «Магдалина».
— Но я уже рассказывала о ней тому крупному мужчине с усами…
Лиза провела пальцами над верхней губой, показывая, какие у полицейского были усы. Анна-Мария улыбнулась.
— Свену-Эрику Стольнакке?
— Да.
— Вы можете это повторить?
— С чего мне начать?
— Начните с того, как вы познакомились.
Анна-Мария наблюдала за Лизой Стёкель. Когда человек пытается вспомнить какое-нибудь событие, он часто становится рассеянным, иногда даже совершенно забывает о сидящем напротив него собеседнике, разумеется, при условии, что намерен рассказать правду. На лице Лизы мелькнула улыбка, и ее взгляд на мгновение потеплел. Она любила Мильдред.
— Это произошло шесть лет назад, когда она только что сюда переехала. Осенью в Юккас-ярви начиналась подготовка подростков к конфирмации, и Мильдред бегала как загнанная лошадь. Она разыскивала родителей, которые не записали своих детей на занятия в церкви, и беседовала с ними, расспрашивала, почему они пренебрегают столь важными уроками.
— Важными? — переспросила Анна-Мария.
Сама она давным-давно прошла через это и до сих пор сомневалась, так ли уж нужны ей были эти уроки.
— Мильдред видела в церкви центр общественной жизни. Ее мало беспокоило, верит человек или нет, она считала отношения с Богом личным делом каждого. Но люди должны креститься, проходить конфирмацию, венчаться, чтобы церковь стала для них домом и было куда прийти в трудную минуту. И когда ей говорили о ком-нибудь, что он не верит, а хочет пройти конфирмацию, только чтобы получить подарок, она отвечала, что подарки получать приятно всем, а подростки всегда отлынивают от уроков, будь то в школе или в церкви, но каждый культурный человек должен понимать, почему мы празднуем Рождество, Троицу или Вознесение, и знать апостолов по именам.
— И у вас у самой были дети, которые…
— Нет-нет. У меня есть дочь, но она к тому времени давным-давно прошла конфирмацию. Сейчас она работает в кафе в поселке. Тогда речь шла о Винни, сыне моего кузена Ларса-Гуннара. Мальчик умственно отсталый, и его отец считал, что ему это не нужно. И вот Мильдред пришла поговорить с Ларсом-Гуннаром. Хотите кофе?
Анна-Мария согласилась.
— Похоже, Мильдред раздражала многих.
Лиза Стёкель пожала плечами.
— Такая уж она была… Лезла на рожон и все говорила в глаза.
— Что вы имеете в виду? — спросила Анна-Мария.
— Никогда не виляла хвостом. Дипломатия, компромиссы — это было не для нее. Когда что-то шло не так и она это видела, то без колебаний приступала к делу.
«Совсем как в тот раз, когда она настроила против себя кладбищенских рабочих», — добавила Лиза про себя.
Она на мгновение прикрыла глаза, напрасно пытаясь отогнать воспоминания. Сначала ей представилась пара бабочек-лимонниц, кружащих над песчаной тропинкой. Потом она увидела, как ветер колышет склоненную над водой березку. И вот появилась спина Мильдред, решительно шагающей по гравию между надгробий.
Лиза вприпрыжку бежит за ней по дорожке кладбища в Пойкки-ярви. Где-то впереди отдыхает бригада могильщиков. Как правило, их обеденный перерыв затягивается надолго, они работают, только когда приезжает пастор. Но ссориться с ними опасно. Попробуй хоть слово сказать — и придется дирижировать похоронами, перекрикивая звук работающей газонокосилки, или читать проповедь в нетопленой церкви зимой. И никакие пасторские увещевания здесь не помогают, эти ребята знают себе цену.
— Только не ругайся с ними, — пытается образумить Мильдред Лиза.
— Я и не собираюсь, — отвечает та.
И это действительно так.
Манкан Кюро, неформальный лидер бригады, поднимает взгляд. Здесь все решает он. Это с ним Мильдред не должна ругаться.
Она сразу переходит к делу. Остальная бригада слушает с большим интересом.
— Вы уже вырыли могилу тому ребенку?
— Какому ребенку? — лениво переспрашивает Манкан.
— Я только что говорила с его родителями. Они выбрали место с видом на реку в северной части кладбища, но вы отговорили их хоронить там.
