помогал ему ни в работе, ни деньгами, а только пил за его счет с приятелями — никчемными типами, среди которых был королем, пока платил.
— Выбирай, — сказала Мимми его брату. — Или мы уходим и ты выкручиваешься сам, или всем занимается Мике, а ты оставляешь его в покое.
И брат все подписал. Он сидел напротив с красными глазами и в несвежей рубашке, распространявшей запах пота. Голос у него был хриплый, как у алкоголика.
— Но вывеска моя, — сказал он, резким движением отодвигая от себя бумаги. — У меня в голове еще масса идей. — С этим словами он хлопнул себя по лбу.
— Ты можешь забрать свою вывеску, когда захочешь, — ответил Мике и мысленно добавил: «Поскорей бы».
Он вспомнил, как брат нашел эту вывеску в Интернете. Белые неоновые буквы на красном фоне. «Last stop dinner» — так пишут в Соединенных Штатах, но здесь она выглядела бы смешно. У Мике на этот счет были свои планы. «У Мимми» — чем не вывеска для его заведения? Однако девушка об этом и слышать не хотела, поэтому пока название оставалось прежним: «Кафе-бар Мике».
— Зачем вы готовите такие странные блюда? — спрашивал Мальте, удрученно тыча пальцем в меню.
— Но в них нет ничего странного, — отвечала Мимми. — Они похожи на клецки, только поменьше.
— Клецки с помидорами — разве это не странно? Нет, давай что-нибудь из морозилки, например лазанью.
Мимми исчезла на кухне.
— И никаких салатов, ты слышишь? — крикнул он ей вдогонку. — Я не кролик.
Мике повернулся к Ребекке Мартинссон:
— Останетесь еще на одну ночь?
— Да.
«Что мне делать? — мысленно спрашивала себя она. — Куда податься? Кто меня здесь помнит?»
— Вы знали убитую женщину-священника? — спросила Ребекка у Мике. — Какой она была?
— Она мне нравилась, — отвечал бармен. — Она и Мимми — лучшее, что я видел в этом поселке и в этом заведении. Когда я начинал, ко мне ходили только одинокие холостяки от восемнадцати до восьмидесяти трех лет. После ее переезда стали появляться и женщины. Мильдред изменила нашу жизнь.
— То есть священник уговаривала женщин ходить в бар?
Мике засмеялся.
— Только для того, чтобы поесть! Да, она была такая. Она считала, что время от времени женщинам надо отдыхать от кухни и появляться на людях. Можно и со своими мужьями, когда лень готовить. Обстановка в кафе совершенно изменилась. Раньше здесь сидели одни мужчины и ржали как жеребцы.
— Но мы этого не делали! — возмутился Мальте Алаярви, краем уха подслушивавший их разговор.
— Ты это делал и занимаешься этим до сих пор, — отвечал ему Мике. — Сидишь возле окошка, смотришь на реку и ржешь над Ингве Бергквистом[18] или над местными…
— Да, но этот Ингве…
— Ты ржешь над правительством, глядя в меню и в телевизор, когда там идет что-нибудь веселое…
— Там масса развлекательных программ!
— Поэтому ты и ржешь постоянно.
— А насчет Ингве Бергквиста я говорил одно, — продолжал Мальте. — Чертов мошенник! Он продаст что угодно, стоит ему только обозвать это словом «арктический». «Арктические ездовые собаки», «Арктическое сафари»… И японцы готовы заплатить лишние две сотни за удовольствие пожить в настоящей арктической развалюхе.
— Ну, что я вам говорил? — повернулся к Ребекке Мике.
Внезапно его лицо приняло серьезное выражение.
— А зачем это вам? — спросил он. — Вы журналист?
— Нет-нет, мне просто интересно, — ответила Ребекка. — Она ведь жила здесь и потом… Нет, просто я работаю на того адвоката, с которым вчера обедала, — спешно поправилась она.
— Носите за ним сумку и заказываете ему билеты на самолет?
— Что-то вроде того…
Ребекка Мартинссон посмотрела на часы. Она одновременно и боялась, и хотела, чтобы Анна-Мария Мелла вдруг появилась перед ней и, ругаясь на чем свет стоит, потребовала ключи от сейфа Мильдред. Хотя, возможно, Эрик Нильссон так ничего и не сказал о них полиции или просто не знал, что это за ключи. Все это очень не нравилось Ребекке. Она взглянула в окно, за которым уже темнело. Снаружи послышался звук автомобиля, выехавшего на присыпанную гравием площадку возле кафе.
В сумке зазвонил мобильный телефон. На дисплее высветился номер адвокатского бюро. «Монс», — подумала Ребекка, выбегая на лестницу.
Но это оказалась Мария Тоб.
— Как дела? — спросила она.
— Не знаю, — ответила Ребекка.
— Я говорила с Торстеном. Он сказал, что священники, во всяком случае, у вас на крючке.
— Мм…
— И что ты осталась там улаживать какие-то свои дела.
Ребекка молчала.
— Ты была в доме своей бабушки? Забыла, как это место называется…
— Курраваара. Нет.
— Там что, совсем плохо?
— Нет, там все в порядке.
— Тогда почему ты туда не съездила?
— Просто не успела, — ответила Ребекка. — Я должна была помочь клиенту разобраться с одним грязным делом.
— Не виляй хвостом, милая. Что за дела? — не унималась подруга.
Ребекка рассказала Марии об Эрике Нильссоне и ключах. От усталости она готова была опуститься на ступени лестницы. Мария вздохнула в трубку.
— Черт бы подрал этого Торстена, — посочувствовала она. — Я должна…
— Ты ничего не должна, — перебила ее Ребекка. — Но ведь это ключи от ее сейфа, Мария. А в нем личные вещи убитой Мильдред. И если кто и имеет на них право, то это ее муж. И полиция. Ведь там могут быть письма и… что угодно. У них ведь нет совершенно никаких зацепок.
— Но работодатель Мильдред наверняка предоставил полиции все, что могло представлять интерес, — попыталась успокоить ее Мария Тоб.
— Вполне возможно, — ответила Ребекка, как будто немного смирившись.
Несколько секунд обе молчали. Ребекка разулась и бросила туфли на гравий.
— И что, теперь ты отправишься прямиком в львиное логово? — прервала наконец молчание Мария Тоб. — Ты ведь за этим туда и отправилась, так?
— Да, да…
— Значит, так, Ребекка. — В голосе Марии послышалась решимость. — Я твоя подруга, и я должна сказать тебе все как есть. Тебе следует решиться и съездить наконец в эту, как ее… Курркаваару…
— Курраваару.
— Да. А не сидеть в каком-то богом забытом кабаке на берегу реки. Что ты, собственно, там
