высиживаешь?
— Я не знаю.
Тоб молчала.
— Все не так просто, — добавила Ребекка.
— Ты думаешь, я тебе поверила? — не унималась Мария. — Я могу приехать и составить тебе компанию.
— Нет, — решительно возразила Ребекка.
— О’кей, мое дело предложить.
— Спасибо, Мария, но я…
— Не стоит благодарности. Теперь мне надо работать, если хочу вернуться домой раньше полуночи. Я еще позвоню. Монс о тебе спрашивал, похоже, он тоже беспокоится. Помни, Ребекка, через что ты прошла. Кто падал с пятого этажа, не боится высоты. Съезди в церковь на какую-нибудь еще службу. Худшее позади. Разве не ты говорила мне еще на Рождество, что семьи Санны и Томаса Сёдерберга переехали в Кируну?
— Но об этом ты ему не рассказывала?
— Кому?
— Монсу. Я не знаю, стоит ли…
— Нет, не рассказывала. Я тебе еще позвоню.
~~~
Эрик Нильссон молча сидел на кухне в доме священника. По другую сторону стола он видел свою мертвую жену. Он едва дышал от страха: малейшее неосторожное движение — и она исчезнет.
Мильдред улыбалась. «Смешной ты, — говорила она мужу. — Ты веришь, что Вселенная бесконечна, что время относительно и ты можешь вернуть прошлое».
Часы на стене остановились. Окна были похожи на черные зеркала. Сколько раз звал он ее за последние три месяца? Разве не хотел он ночью, ложась спать, увидеть ее у своей постели, услышать ее голос в шелесте деревьев за окнами?
«Ты не должен здесь оставаться», — сказала она ему.
Он кивнул. Но все это так сложно! Что делать со всеми этими вещами, мебелью, книгами? С чего начать? При одной мысли о переезде его охватывала такая усталость, что хотелось залечь в постель, пусть даже средь бела дня.
«Оставь это, — продолжала она. — Брось эти тряпки, безделушки. Я никогда не думала ни о чем подобном».
Эрик понимал, что она права. Вся мебель привезена из дома ее родителей. Она единственный ребенок в пасторской семье, ее мать и отец умерли, когда она училась в университете.
Мильдред по-прежнему не жалела своего мужа, и это раздражало его. Она была злой, но не в том смысле, что имела дурные намерения. Мильдред ранила его душу. «Если ты останешься со мной, я буду рада, — говорила она ему при жизни. — Но ты взрослый человек и сам выбираешь свою дорогу».
Он и раньше часто размышлял, так ли уж она права? Как можно быть такой бескомпромиссной? Эрик остался с ней до конца. Разумеется, он выбрал сам. Но разве любовь не предполагает взаимных уступок?
Сейчас она опустила глаза. Эрик не смел думать о детях, потому что тогда она исчезла бы. Как и раньше, ему следовало держать себя в руках. За окнами кухни совсем стемнело.
Это она не хотела детей. Он чувствовал это еще в первые годы супружества, когда лежал рядом с ней в постели. Вечером или ночью, она никогда не выключала лампу. Он замечал по ее лицу, как неприятны ей его ласки. Потом все произошло само собой: она охладела к нему, а он боялся к ней приблизиться. Иногда Эрик не выдерживал, и они ругались. Он жаловался, что Мильдред его не любит, что работа для нее все, что он хочет детей. И она разводила руками: «Что я могу сделать для тебя? Если ты не счастлив, уходи». «Куда? К кому?» — спрашивал он в свою очередь. Но каждый раз буря стихала, жизнь продолжала идти своим чередом, и ему снова становилось хорошо.
Сейчас Мильдред сидела, упершись в стол острыми локтями и в задумчивости постукивая указательным пальцем по лакированной поверхности. Такой она бывала каждый раз, когда в голову ей приходила какая-нибудь идея и она погружалась в свои мысли.
Эрик привык для нее готовить. Когда Мильдред поздно возвращалась с работы, он вынимал из морозилки покрытую пластиковой пленкой тарелку и ставил ее в микроволновку. А потом смотрел, как Мильдред ела. Эрик набирал ей ванну. Ему не нравилась привычка жены накручивать волосы на палец. «Ты полысеешь», — предупреждал он ее.
А теперь Эрик не знал, что ему говорить или делать. Он хотел спросить Мильдред, каково там, откуда она пришла. «Я не знаю, — отвечала она. — Но внутри меня будто сквозняк».
Эрик понимал: не стоит об этом спрашивать. «Но ведь ты здесь, потому что тебе что-то от меня надо», — думал он. И его снова охватил страх, что она исчезнет. Пуфф — и все.
«Помоги мне, — попросил он Мильдред. — Помоги выбраться отсюда».
Она видела, что он злится оттого, что не может справиться сам. Эта скрытая ненависть — вечный спутник несамостоятельности и зависимости. Но она молчала, а потом встала и прижала его голову к своей груди.
«Нам пора», — сказала Мильдред.
В четверть восьмого он последний раз закрыл за собой двери дома священника. Все, что он взял с собой, уместилось в пластиковом пакете. Один из соседей, сдвинув занавеску, с любопытством наблюдал, как Эрик закидывал свои пожитки на заднее сиденье машины.
Мильдред села рядом с ним впереди. Машина выехала за ворота — и с души Эрика будто упал камень. Он вспомнил то лето, когда они поженились, когда вместе колесили по Ирландии. А Мильдред улыбалась рядом с ним.
Эрик остановил автомобиль рядом с кафе Мике, чтобы отдать ключи той самой Ребекке Мартинссон.
К его удивлению, она стояла на пороге с мобильным телефоном в опущенной руке. Завидев Эрика, Ребекка будто захотела убежать. Он приблизился к ней осторожно, словно боясь спугнуть, и посмотрел ей в глаза почти умоляюще.
— Я решил отдать вам ключи от дома священника, — сказал он, — чтобы вы могли передать их пастору вместе с ключами от сейфа Мильдред. Скажите ему, что я съехал.
Ребекка молча взяла связку. Она не спросила ни о мебели, ни о вещах, так и стояла: в одной руке мобильник, в другой ключи. Эрик чего-то ждал, будто хотел заговорить с ней. Может, попросить прощения или обнять ее и погладить по голове.
Но тут Мильдред вышла из машины и позвала его.
«Эрик! — закричала она. — Не беспокойся, о ней есть кому позаботиться!»
Он повернулся и направился к автомобилю.
Стоило ему сесть на водительское место — и тоска, охватившая его при виде Ребекки, развеялась. Впереди лежала дорога в город, предстояла темная и полная опасностей ночь. Мильдред сидела рядом. Он остановил машину возле отеля «Феррум».
— Я простил тебя, — сказал он жене.
Мильдред слегка покачала головой, глядя на свои колени.
— Я не просила у тебя прощения, — ответила она.
~~~
