~~~
Приближалось время осеннего обеда группы «Магдалина». Мике Кивиниеми накрыл небольшой стол с напитками у самого входа в кафе. На улице уже совсем стемнело, но воздух был необычно теплый для этого времени года. Мике отметил небольшую тропинку от шоссе к дверям своего заведения, поставив в два ряда тепловые свечи в стеклянных баночках. На лестнице и возле столика с напитками он установил светильники собственного изготовления.
Он был вознагражден. Вскоре со стороны шоссе послышались восторженные охи и ахи. Гостьи приближались. Они шли, ковыляли, шествовали по гравию. Тридцать с лишним женщин в возрасте от двадцати девяти до семидесяти пяти лет.
— Как мило! — восхищались они. — Как за границей.
Мике улыбался, не отвечая. Укрывшись за столиком с напитками, он чувствовал себя загнанным в логово зверем.
Однако гостьи не обращали на него никакого внимания и держались так непринужденно, словно были одни. Мике чувствовал себя маленьким мальчиком, спрятавшимся в траве между деревьями и оттуда наблюдающим за происходящим.
Площадка перед домом казалась темной комнатой, внезапно наполнившейся звуками. Женщины хихикали, болтали, смеялись, а под их ногами хрустел гравий. И эти звуки распространялись в осенней ночи: поднимались к звездному небу, плыли над рекой, достигая домов на том берегу; их поглощали черные стволы елей и мох в лесу; они летели над дорогой, словно для того, чтобы напомнить всем в поселке об этом празднике.
Гостьи принарядились и надушились. То, что они не миллионерши, было заметно с первого взгляда: немодные платья, длинные кофты на пуговицах и цветастые юбки колоколом; волосы, обесцвеченные перманентом в домашних условиях, и поношенные туфли.
Вначале провели собрание, которое продолжалось около получаса. Распределялась работа, быстро заполнялся листок с фамилиями добровольцев, которых по каждому пункту объявлялось больше, чем нужно.
Потом сели за стол. Большинство гостей не были привычны к алкоголю, и они, к своему собственному смущению и восторгу, быстро опьянели. Мимми посмеивалась над женщинами, шныряя между столами, Мике предпочитал держаться на кухне.
— Господи! — воскликнула одна из женщин, когда Мимми пробегала мимо. — Я так не веселилась с тех самых пор… — Не договорив, она замахала руками, которые торчали, словно спички, из рукавов ее платья.
— Как хоронили Мильдред, — закончил кто-то за нее.
На несколько секунд все смолкли. Потом тишина взорвалась истерическим хохотом. Женщины давились смехом, задыхались и наперебой кричали, что это правда, что на похоронах Мильдред было… ух как здорово!
Все они стояли вокруг ее могилы в черных платьях, когда опускали гроб. Летнее солнце слепило глаза, гудели шмели. Нежная листва на березке блестела, словно вощеная. В древесных кронах, похожих на церковные купола, щебетали и устраивали свои брачные игры птицы. Природа как бы говорила: мне нет до всего этого никакого дела, я есть и буду всегда, а вы обратитесь в прах.
Однако весь этот роскошный пейзаж начала лета был всего лишь фоном для зияющей ямы и опускающегося в нее лакированного гроба. Женщины представляли себе разбитую голову покойной — только кожа и не давала развалиться черепу на куски, словно глиняному горшку.
И вот одна из них, Майвор Кангас, после похорон пригласила всю группу «Магдалина» к себе домой.
— Поедемте, — говорила она. — Мой муженек укатил на дачу, а я не хочу сегодня оставаться одна.
И они поехали. Сели в подавленном настроении на мешковатые кожаные кресла и замолчали, не желая говорить даже о погоде.
Однако Майвор не была настроена грустить.
— Ну-ка, помогите! — сказала она.
Она принесла из кухни маленькую стремянку, приставила ее к гардеробу в прихожей и принялась передавать им вниз бутылки. Виски, коньяк, ликеры, кальвадос — всего порядка десятка штук. Женщины разглядывали этикетки.
— Отличная вещь! — воскликнул кто-то. — Двенадцать лет выдержки!
— Это оставила нам дочь, когда уехала за границу, — пояснила Майвор. — Торд их не трогает, он пьет только газировку из пластиковых бутылок да грог, когда наливают. Я тоже не большая охотница до спиртного, но сегодня…
— А что на это скажет Торд?
— А что он может сказать? — пожала плечами Майвор. — Он не притронулся к ним даже на свое шестидесятилетие в прошлом году.
— Ну и пусть давится своим пойлом!
Опьянев, они пели псалмы, признавались друг другу в любви, произносили речи.
— Выпьем за Мильдред! — провозгласила хозяйка. — Она была самой неукротимой женщиной из всех, кого я знала!
— Она была сумасшедшей!
— А теперь все мы сошли с ума.
Подавляя рыдания, они смеялись.
Так было на похоронах.
А теперь Лиза смотрела, как женщины ели мороженое из маскарпоне, награждая комплиментами шныряющую от стола к столу Мимми.
«Вечер удался, — думала она. — Им весело».
От этой мысли на душе у Лизы стало радостнее, во всяком случае, она почувствовала некоторое облегчение. И все же она грустила. Одиночество, словно заноза, кололо ей сердце.
После праздника, уже за полночь, Лиза побрела домой. Она миновала кладбище и вышла на луг, который тянулся по берегу реки. В лунном свете она едва различала контуры дома, где жил ее двоюродный брат.
Лиза вспомнила о Ларсе-Гуннаре.
«Он у нас что-то вроде сельского старосты, — подумала она. — Самый сильный человек в деревне». Это Ларс-Гуннар уговорил подрядчика в первую очередь расчистить от снега дорогу на Пойкки-ярви, а потом уже на Юккас-ярви. Это он помог Мике, когда у того возникли проблемы с получением лицензии на торговлю спиртным.
Не то чтобы Ларс-Гуннар сам любил спиртное. Наоборот, сейчас он пил довольно редко. Раньше — иное дело. Было время, когда он вместе с другими мужчинами поселка прикладывался к бутылке постоянно: по пятницам и субботам и как минимум еще один раз в середине недели. В эти дни они напивались как следует. А еще было пиво почти каждый день. Но однажды он понял, что пора остановиться.
Можно сказать, Ларс-Гуннар со спиртным покончил. Последний раз Лиза видела его пьяным шесть лет назад, за год до появления в поселке Мильдред.
Лизе запомнился тот вечер. Тогда брат пришел к ней и сидел на кухне, уперши локти в колени и закрыв ладонями лицо. Он тяжело дышал. На часах было больше одиннадцати.
Он не просто явился к Лизе навеселе. Он принес с собой бутылку, которая стояла на столе. Он вошел с ней в дом, словно с флагом в руке. «Да, я пьян! — говорил он всем своим видом. — Потому что мне это надо, черт возьми!»
Он поднял Лизу с постели. Собаки оповестили ее о его приходе раньше, чем раздался стук в дверь. Лиза сразу поняла, что он ждет от нее сочувствия. И она не знала, как ей быть, потому что не
