вылети мы часа на два раньше в обратный путь, возможно, и не было бы этой вынужденной посадки.
Перекурив, мы с Аркашей двинулись дальше, тщательно подбирая выброшенные осенними штормами на берег щепки, обломки досок, аварийных корабельных брусьев, боченочных клепок.
В общем, на костерок дров набрали.
Когда вернулись к вертолету, увидели, что оставшиеся тоже не сидели сложа руки. Из лыж и чехлов было сооружено некое подобие чума — с отверстием для дыма вверху, вполне защищавшее от ветра. Правда, ветра уже не было, зато туманная сырость пронизывала до костей, и у всех было одно желание — согреться.
Я-то чувствовал себя довольно сносно в своей зимней куртке, только ноги немного застыли. Парамонову и летчикам тоже, видно, холод не причинял особого беспокойства. А вот Гордееву в его пальто, похожем на шинельку, и корреспонденту в демисезонном никто не позавидовал бы. Гордеев наглухо застегнулся, опустил у шапки уши, но видно было, что это нисколько не спасало его от холода. Хорошо хоть обут он был в теплые ботинки. У Тимошкина ноги были чем-то обмотаны. Приглядевшись, я понял, что это простеганные поролоновые чехлы из вертолета. Юра поднял воротник, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы, но унять дрожь не мог.
Чум поставили в некотором отдалении от вертолета, брезентовые стенки его привалили снегом, чтобы не поддувало снизу, — получилось вполне надежное убежище.
— Ну вот сейчас разведем костер и поедим заодно, — заметно повеселев, сказал Владимир Иванович и, взглянув на часы, добавил: — Самое время ужинать: девятнадцать часов.
Чум внутри оказался довольно просторным. Тесно прижавшись друг к другу, мы смогли уместиться в нем, оставив посредине пятачок для костра.
Бортмеханик принес из вертолета тряпку, смоченную в керосине, сырые дрова вспыхнули, блики пламени заплясали по стенкам, излучая тепло.
Гордеев и корреспондент первыми влезли в чум, пристроились поближе к огню. Сидеть можно было лишь на корточках, ибо на холодной гальке да на принесенном из вертолета металлическом трапике долго не усидишь.
Вот тут я оценил преимущество летных меховых кожаных штанов. Нехаев, Аркаша и бортмеханик Федя сидели прямо на земле — хоть бы что!
Владимир Иванович выдал каждому по ломтику хлеба, по две галеты, вскрыл банку мясных консервов.
— Поскольку чайник мы не захватили, будто к теще на блины собрались, а не в Арктику, — с горькой усмешкой сказал он, — воду придется греть в консервной банке. Поскорее освобождайте ее.
И он пустил банку по кругу.
— А теперь, Федя, — обратился Нехаев к бортмеханику, когда банка освободилась, — приделай сюда проволочную дужку.
— Это мигом.
Федя ползком выбрался из чума и вскоре вернулся обратно с банкой, набитой снегом. В ее стенках он пробил дырки, продел проволоку, так что банку с помощью палки можно было без опаски держать над огнем.
Снег растаял быстро, вода закипела, но ее оказалось чуть-чуть на донышке.
А костерок между тем догорал. Взметнулись ввысь в последнем усилии язычки огня, алые головешки начали меркнуть, тускнеть, и вот они уже превратились в горку сероватого пепла. В чуме сразу стало темно и холодно.
— Хорошего понемножку, обогрелись, а теперь за дело, — скомандовал Нехаев. — Пойдем все искать топливо. Без костра долго не продержимся.
Мы разбрелись по галечной полосе, зорко высматривая, не валяется ли где кусок бревна, доски или еще чего-нибудь, способного гореть. Свои находки мы время от времени сносили в одну кучу.
А чтобы не потерять ее из виду, ставили торчком бревно или обломок доски — и двигались дальше.
Почти до самой полуночи, забыв об усталости, мы собирали и сносили к своему шалашу плавник.
— Это еще наше счастье, что до берега дотянули, — снова повеселел Владимир Иванович, оглядев добычу. — Во льдах ничего бы для костра не нашли.
— Вот теперь можно будет вдоволь кипяточку попить, — обрадовался Федя.
Снова заплясали по стенкам блики огня, чум наполнился дымом, и мы, сгрудившись в кучу, кашляя и чихая, по очереди с удовольствием отхлебывали из консервной банки талую воду. Кое-кто уже клевал носом. Надо было как-то устраиваться на ночлег. Но как устроишься на голой земле?
Выход нашли быстро: из тех же принесенных нами обрубков бревен и досок смастерили в чуме некое подобие нар, бросили на них простеганный поролоновый полог из вертолета. Но поместиться там могли лишь двое.
— Спать по очереди, — распорядился Нехаев. — Двое спят, один костер поддерживает. Первая очередь ваша, — он ткнул пальцем в Гордеева и корреспондента. — Тебе, Аркаша, кочегаром быть. А остальным ничего не остается, как после перекура вновь идти искать дрова.
— Эх, узнать бы, долго еще продержится этот чертов туман? — произнес Парамонов, закуривая. — Папиросы кончатся — совсем плохо дело будет!
— Папиросы что — ерунда, — усмехнулся Нехаев, — Была бы еда да горячая вода. А это пока у нас имеется, значит, ничего страшного. Мы на твердой земле. Дровишки собираем в ожидании погоды. Так что кончайте перекур и двинем.
Сам Нехаев не курил, но, понимая курильщиков, терпеливо стоял рядом, ожидая, когда мы отведем душу.
Я не могу сейчас припомнить, что мы делали день за днем, час за часом, пока Арктика держала нас в своем плену. Все пережитое слилось в один бесконечно длинный, однообразно серый холодный день. Мы по очереди спали, бродили по берегу в поисках дров, получали свои порции скудной еды…
Потом съестные припасы кончились. Нехаев, взяв ружье и посмотрев на каждого из нас, почему-то выбрал в напарники меня.
— Пойдем, может утку удастся подстрелить! — И добавил — Аркаша, ты за старшего!
— Есть!
Мы ходили долго, почти весь день. Но ни уток, ни какой-либо другой дичи не повстречали. Все живое, видимо, пережидало туман.
В пути мы обменялись всего десятком ничего не значащих фраз, хотя, окажись я наедине с Нехаевым в другой обстановке, наверное, не отстал бы, пока не расспросил обо всех приключениях и ЧП, случавшихся с ним. Но сейчас уже наваливалась апатия, не хотелось ни говорить, ни расспрашивать, ни двигаться.
Когда вернулись, костер еле теплился. Парамонов, Тимошкин и Гордеев лежали в чуме, прижавшись друг к другу. Второй пилот и бортмеханик ходили вокруг, боясь свалиться и уснуть.
— Быстро греть воду и пить всем, — скомандовал Нехаев. — Дрова еще есть?
— Чуть-чуть, — ответил бортмеханик.
— Значит, будем жечь все, что может гореть.
Пока Федя раздувал костер, прилаживая над огнем банку со снегом, Владимир Иванович присел около чума и тут же уснул, уронив ружье. Парамонов, Тимошкин и Гордеев нехотя поднялись, растолканные Аркашей.
— Принесли что-нибудь? — спросил Гордеев у меня.
Я отрицательно покачал головой. Было еще достаточно светло, и я уловил в его воспаленных глазах злой голодный блеск.
— Надо становиться на лыжи и идти искать зимовку или полярную станцию, иначе подохнем с голоду, — сказал он.
— Никто никуда не пойдет, — мгновенно очнувшись от сна, сказал Нехаев. — Самое разумное в нашем положении — находиться у вертолета. Нас уже ищут. Только рассеется туман — прилетят. А в тундре мы потеряемся и погибнем без следа. До ближайшей полярной станции сотни две километров, а чтобы
