Последний воздушный пират

нетерпение: он мечтал встретиться со свободными, здоровыми животными в среде естественного обитания, но когда солнце катилось к закату и тени в лесу становились длиннее, Плуту приходилось смиряться с очередной неудачей. Толстолапы были неуловимы, и найти их оказалось гораздо труднее, чем он полагал.

И всё же экспедиция не стала цепью сплошных разочарований. Имелись и победы: маленькие достижения и открытия, полный отчёт о которых он тщательно записывал в походном журнале, заполняя страницы мелким аккуратным почерком и снабжая текст детально прорисованными иллюстрациями и диаграммами.

Сегодня я увидел характерные глубокие царапины на коре древнего летучего дерева, о которое толстолап точил когти. Некоторые царапины показались мне свежими, другие уже поросли зелёным мхом. Я полагаю, что это дерево является постоянным местом для заточки когтей. Я доволен открытием.

Четверо суток подряд Плут не слезал с вершины соседнего летучего дерева, неустанно ведя наблюдение, но толстолапы так и не появились. На утро пятого дня он снялся с места и с тяжёлым сердцем отправился дальше. В тот вечер, повесив на ветки походную печку и гамак и привязав «Буревестника», он очинил ветку свинцового дерева и внёс очередную запись в походный журнал:

Покинув м, есто заточки когтей, я находился в полёте весь день. Около полуночи я заметил небольшую кучку в форме колокола, сложенную под высоким, деревом, — это были очистки от дуботыквы, что явно свидетельствует о недавнем присутствии толстолапов. Мои предположения подтвердили следы на земле — отпечатки задних ног толстолапов. Большую чисть ночи я просидел на железном дереве, находившемся вблизи кучки отбросов, в надежде, что толстолапы вернутся, за несколькими оставшимися, плодами.

Но толстолапы снова обманули его ожидания. Как только занялось утро и солнце озарило небосклон, Плут продолжил путь.

Шёл день за днём, сливаясь в памяти в бесконечное однообразие, неделя за неделей, месяц за месяцем, но нигде не встречал он этих робких, застенчивых созданий. Плут похудел, однако мускулы его окрепли, а зрение и слух обострились. Он все лучше понимал Дремучие Леса, их вечно меняющееся настроение, капризный и взбалмошный характер. Он узнавал растения, деревья и обитателей леса, которые скрывались в таинственном мраке. Он понимал, что годится в пищу, а к чему опасно даже притрагиваться. Он изучил все лесные звуки, все запахи. А по ночам он садился делать записи в дневнике, описывая флору и фауну, которая встречалась ему на пути.

Сегодня мне на глаза попался, улей диких пчёл. Мне удалось выкурить рой из дупла, поднеся к нему тлеющую ветку колыбельного дерева. Мёд оказался очень вкусным, и когда я положил ложку мёда в чай из дикой горчицы, мой напиток внезапно окрасился в темно-синий цвет, напоминая предгрозовое небо.

Только что я был свидетелем охоты Жабы-Вонючки на чеханчнка. Она оглушила свою жертву, дохнув на неё ядовитыми парами, а затем, слизнув её липким языком, сунула в пасть и проглотила целиком. Мерзкое пресмыкающееся раздулось вдвое и тяжело отрыгнуло. Я просидел в укрытии более часа…

Всю неделю громыхали грозы, и дождь лил, как из ведра. Один раз, когда я прятался от ливня под ветками, в железное дерево, стоявшее неподалёку от меня, ударила молния, и оно вспъхнуло, словно спичка. Я услышал странные звуки, как будто грохнули хлопушки, — это с треском разрывались семенные коробочки, и семена, вылетевшие из них, разлетались по сторонам. «В смерти — жизнь» — как говорил Пинцет. Клянусь Землёй и Небом, Дремучие Леса — странное, но удивительное место…

Сегодня я оказался свидетелем воистину ужасного зрелища. Привлечённый отчаянными криками и визгом, я поднялся, в воздух и совершенно неожиданно для себя, увидел висящего в воздухе ежеобраза. Вокруг его тела крепко обвилась смоляная, лоза — длинное зелёное растение-паразит на стволе жуткого дуба-кровососа. Бедное существо, извиваясь и корчась, боролось с хищником, но смоляная лоза была намного сильнее. А когда на помощь первой лозе подоспела вторая, несчастный ежеобраз перестал сопротивляться. Обе лозы потащили свою жертву через лес, к разверстой пасти на вершине мощного, похожего на резиновую губку, дерева. Расположенные по кругу острые клыки дуба-кровососа плотоядно клацали. Резким движением обе лозы освободили захват, и гибнущий ежеобраз упал головой вниз в чрево плотоядного растения. Поначалу слышны были его сдавленные всхлипы, но вскоре всё затихло. Обе лозы налились кроваво-красным цветом.

Плут отложил затупившуюся ветку свинцового дерева. Он сидел скрестив ноги на высокой ветке колыбельного дерева. Походная печка жарко пылала; влажный воздух был тих и спокоен, даже гамак не раскачивался из-за полного безветрия. Светила луна, озаряя заострившееся, озабоченное лицо мальчика. Ежеобраз напомнил Плуту о товарище.

— Где ты, Стоб? — прошептал он. — Всё ли с тобой в порядке? Нашёл ли ты медные деревья? Начал ли уже работать над диссертацией? Или. — Слова замерли у него на языке. Чувства захлестнули его, и в горле встал комок.

В эту секунду Плут услышал какое-то царапанье. Он обернулся. Слева от него, спрятанное под шишковатым наростом на внутренней стороне толстой горизонтальной ветки, висело что-то отдалённо напоминающее гроздь ананасового винограда. Только цвет у этой кисти был другой — пергаментнобурый, а не пурпурный. Настойчивое шуршание усилилось.

Плут продолжал наблюдение: один из круглых стручков раскрылся, расколовшись пополам, и из похожей на бумагу скорлупки на свет появилось крохотное мокрое насекомое. Оно поползло до конца ветки, затем отряхнуло крылышки под лунным светом.

В тёплом воздухе сбившийся мех обсох и распушился, и насекомое замахало окрепшими крылышками.

— Лесной мотылёк, — прошептал Плут. — Сначала ежеобраз, а теперь — мотылёк! — Он улыбнулся: воспоминания о Магде чередой пронеслись у него в памяти.

Вскоре к первому мотыльку присоединились остальные: стручки лопались один за другим, и из них вылупливались крохотные создания. Наконец последний из них добрался до края ветки и отряхнул крылышки. И тут вся летучая армада взмыла в воздух и устремилась ввысь, озаряемая потоками лунного света.

Боясь моргнуть, Плут как зачарованный смотрел на странный танец лесных мотыльков — они то падали вниз, кружась, подобно осенним листьям на ветру, то взлетали вверх, помахивая радужными крылышками, горевшими, как драгоценные камни, в серебристом сиянии ночного светила.

«Как жаль, что Магда не видит этого, — подумал Плут, улыбаясь. — А может быть, она уже видела этот танец. Может, она уже написала свою диссертацию». — Он нахмурился. Ему самому ещё только предстояло начать исследование.

Плут ужасно мучился от жажды. Фляга была пуста, и, кроме нескольких капель сока, которые он высосал из плотной мякоти древесной груши, двое суток он не пил ничего. В висках у него стучало, в глазах темнело, а внимание рассеивалось.

— Ах ты, растяпа! — крикнул он сам себе, когда нижний парус «Буревестника» зацепился за острую ветку копьевидного куста и небоход потерял равновесие. В ужасе от своей беспечности, Плут поправил паруса и поднял противовесы. Чудом избежав падения, небесный кораблик целым и невредимым взмыл над лесными кронами. Но Плут понимал, что на этот раз ему сильно повезло. Ему необходимо найти воду прежде, чем сознание у него помутится.

Солнце палило невыносимо, и Плут, снова нырнув под лесную сень, продолжал путь низко над