— Тебе не о чем жалеть.
— О нет, всем нам есть, о чем пожалеть. Все мы изранены, покрыты синяками, избиты… У каждого не хватает зубов, мужчина ты, женщина или ребенок. А сколько разбитых сердец, сколько сожаления. Я тоже такая — ранена… повсюду. А ты, Джош? Жалеешь о том, что женился на мне?.. Зная, чем кончится вся история?
Джошуа заглянул в глаза женщины, в глаза Рут, своей любовницы, своего лучшего друга и наипервейшего врага — все сразу, в одном лице, — они с Долорес никогда не были ни тем, ни другим, ни третьим. И сразу все понял.
Она знает!
Сказать было нечего. Просто сама ткань мира не выдержала бы подобных слов. Конечно, Джошуа понимал, что жизнь с Рут — пусть он помнил их первую ночь, и долгий брак с ней, и рождение их детей, и ту аварию, после которой сделался хромым — продлилась едва ли мгновение. Фотография Долорес лежала в ящике, и первая, несчастная жизнь его осталась в каком-то закутке этой вселенной, чуждом ее пространству и времени. И зная это, он сидел возле больничной койки, наблюдая, как умирает его единственная, его любимая. Рут тоже это понимала.
— Я люблю тебя, — сказал он. — И не сожалею ни о чем.
Рут кивнула, зевая.
— Хорошо, что ты женился на мне, Джош. И ящик, в который ты меня положишь, будет много лучше того, из которого ты меня достал.
— Рут, ты говоришь какую-то ерунду, — сказал он. — Наверное, дело в таблетках.
— Они тут ни при чем, — ответила она. И умерла.
Через неделю после похорон Мэтти остановила свой «блейзер» прямо перед домом отца. Она обнаружила его на веранде, невозмутимо раскачивающегося в кресле.
— Опаздываешь, — заметил он.
— Дела, — кратко ответила она.
— Тогда поехали. Не будем терять времени.
Мэтти открыла перед ним дверцу, Джошуа забрался внутрь салона и уселся, удобным образом выпрямив ногу. Он ждал, держа трость обеими руками.
— Папа, мы тут с Джейком и Конни переговорили…
— Это хорошо. Общение, как утверждают, важная вещь в семье.
Возведя глаза к небу, Мэтти вздохнула.
— Замолчи и слушай, ладно? Мы не хотим, чтобы ты жил один в этом старом доме.
— Так переезжайте ко мне. Все вместе. Вот будет весело!
Мэтти покраснела.
— Не сомневаюсь, папа. Здесь мама будет мне мерещиться на каждом шагу. Возможно, со временем станет лучше…
— Надеюсь, что нет, — сказал Джошуа, однако дочь игнорировала его слова.
— …Конечно, дело не только в этом. Я хочу прожить
Как и Джейк, и Конни. Мы имеем на это право. Вот что мы решили, несчастный старый дурень: мы наймем прислугу, чтобы посещала тебя три раза в неделю. Еще получишь один из этих пейджеров. Если что-то случится, мы сразу узнаем. Так ты сможешь сохранить самостоятельность, пока хватит физических сил. А мы будем наезжать — часто и неожиданно, чтобы проверить, все ли ты исполняешь. Можешь быть в этом уверен!
— А если я не соглашусь?
Лицо дочери помрачнело.
— Тогда я собственными руками возьму тебя за задницу и перетащу в дом престарелых. Что скажешь?
— Я люблю вас. Всех и сразу. Мысль, в общем-то, неплохая.
Мэтти глубоко выдохнула, как будто надолго задержала дыхание.
— Спасибо. И мы тебя тоже любим.
Они пересекли по заброшенному переезду железную дорогу, Мэтти остановила машину перед входом в сарай. Потом подождала, пока отец самостоятельно извлек свое тело из «блейзера», и, взяв старика под руку, повела к Кейнмилльской барахолке.
— И какой хлам тебе нужен на этот раз? — поинтересовалась она.
— Сегодня мне ничего не нужно. Я хочу кое-что отдать. — Джошуа остановился возле того столика, рядом с коробкой старых снимков. Сидевшая за ним женщина улыбнулась старику. Она чего-то ждала. Подмигнув дочери, Джошуа достал из кармана какую-то картонку и положил в коробку. Мэтти бросила хмурый взгляд на фото, а потом последовала за отцом, который уже отошел от прилавка. Насвистывая, он брел по длинному проходу между рядами.
— А чье это фото? Я не знаю эту женщину, — заметила Мэтти.
— Естественно. Я нашел эту фотографию, перебирая вещи Рут. Должно быть, случайно затесалась среди наших снимков. Вот я и исправил ошибку.
— А почему ты просто не выбросил карточку?
— Потому что снимок не принадлежит мне. И возможно, понадобится кому-то другому. Все мы заслуживаем своего шанса. Думаю, твоя мать согласилась бы со мной.
— А все-таки ты странный старикан, — заметила Мэтти.
Он кивнул.
— Это у нас семейное.
Дж. Т. Макинтош
СДЕЛАНО В США
Никто не остановился посмотреть, как Родерик Лиффком переносит свою молодую жену через порог дома. Обычная симпатичная парочка: Родерик — психолог, Элисон когда-то работала в рекламе. Они еще не стали сенсацией. Ни малейшего намека на то, что еще несколько дней — и фамилия Лиффком прогремит на весь мир, став символом самого громкого судебного дела. Не каждый будет следить за процессом по делу об убийстве, взятках или шпионаже. А дело Лиффкомов приковало внимание всех.
Так рассмотрим же молодоженов хорошенько, пока еще можно, пока их не заслонила толпа. Родерик высокий, широкоплечий, пренебрежительно не замечал 115 фунтов, которые весит его жена, но в том, как он ее обнимал, о пренебрежении речи не было. Он нес ее, будто она была миллионом долларов в мелких купюрах. Он смотрел на нее глазами, сиявшими любовью.
Элисон котенком свернулась в его объятиях, полузакрыв глаза от блаженства, обвив руками шею любимого. Она была блондинкой с волшебными глазами, да и все остальное в ней вполне заслуживало внимания. Однако в Элисон угадывалось что-то помимо красоты. Ум, или мужество, или горький опыт, придававший ее чертам необыкновенную глубину.
Они вошли в дом, и наступил конец одной истории. Однако не согласимся и назовем его началом.
Утром, когда они завтракали на террасе, картина радикально изменилась. Вернее, изменился Родерик — синеватый подбородок, сонные глаза, коричневый фланелевый халат. Элисон же изменилась
