неспособен ни на какие эмоции. Я никогда не видел его ни восторженным, ни возмущенным. Таким образом ему было легко принимать и передавать дальше решения, связанные с очередными изменениями партийного курса, так как для него это было таким же простым делом, как добросовестное подшивание соответствующих канцелярских бумаг.
Он мало рассказывал о себе, но нам было известно, он в течение многих лет участвовал в руководстве Коммунистического Интернационала Молодежи, что он в Москве долгое время работал в аппарате Коминтерна, а потом в институте №205. В 1946 году Рихард Гиптнер стал секретарем Центрального секретариата СЕПГ, после этого он получил довольно высокое назначение в народной полиции, а в настоящее время, он руководит главным отделом «Капиталистическое окружение» в министерстве иностранных дел ГДР.
Отто Винцер, который в Москве был известен под кличкой Лоренц, в некотором отношении похож на Рихарда Гиптнера. Отличается он от него своим более развитым интеллектом, благодаря которому он не только передает директивы дальше, но и защищает их резко и агрессивно, проводит их в жизнь, ни на кого не обращая внимания, и иногда их идеологически обосновывает, хотя и не очень глубоко. Больше, чем все другие участники группы Ульбрихта, Винцер олицетворял тип холодного, безжалостного сталинского партработника, беспрекословно проводящего в жизнь любые директивы, который, благодаря своей долголетней деятельности в партаппарате, потерял всякую связь с настоящим рабочим движением и идеалами социализма и братства народов.
После 1945 года Винцер достиг вершины карьеры коммуниста. В мае 1945 года он перенял руководство отделом культуры и народного образования при магистрате города Берлина. С 1946 по 1950 год он был начальником отдела прессы и радио при Центральном секретариате СЕПГ и, кроме того, временами замещал главного редактора газеты «Нейес Дейчланд» («Neues Deutschland»). В октябре 1949 года он стал начальником личной канцелярии президента ГДР Вильгельма Пика.
В отличие от вышеупомянутых лиц, Ганс Мале, которому тогда было 33 года, сохранил еще живость характера и непосредственность, несмотря на то, что он уже давно работал в партаппарате. Он еще умел смеяться, быть веселым, разговаривать с «рядовыми людьми» и пользоваться не только партийным жаргоном, так что было видно, что он еще не разучился думать и чувствовать по–своему.
Из всех участников нашей группы он мне нравился больше всех, потому что он еще не закостенел в работе и не утратил своей естественности. На события или людей он реагировал по–своему, и поэтому, оставаясь, разумеется, в рамках дозволенного, был способен к личной инициативе и самостоятельному мышлению. Летом 1945 года он был назначен директором восточноберлинской радиостанции, а позже — главным директором всех радиостанций советской оккупационной зоны. В начале 1951 года его карьера внезапно оборвалась, и только позже он снова появился на поверхности, занимая незначительный пост главного редактора газеты «Шверинер фольксцейтунг».
Густав Гунделах — также уроженец Гамбурга. Ему было 58 лет, и он был самым старшим из нашей группы. Он производил впечатление честного рабочего–партийца, который с трудом приобрел какое?то образование. По характеру он не был таким веселым, как Ганс Мале. Он был приветливым, но замкнутым человеком. Его спокойствие не было похоже на флегматичность и педантизм Гиптнера или на недружелюбную холодность Винцера. Он был прилежным работягой и положительным человеком. Летом 1945 года Гунделах был назначен председателем Центрального управления по делам труда и социального страхования в советской оккупационной зоне, а в апреле 1946 года был переброшен в свой родной город Гамбург для укрепления компартии Западной Германии. Вскоре он стал депутатом в городском парламенте, а через некоторое время занял руководящее место в западногерманской компартии. 14 августа 1949 года он был избран коммунистическим делегатом в первый, послевоенный бундестаг (германский парламент).
С Карлом Мароном, которому тогда было 44 года, я познакомился в редакции газеты «Свободная Германия» («Freies Deutschland»). Мы были с ним в хороших отношениях. Карла Марона, который был довольно полным человеком, было трудно вывести из терпения. Он умел быстро приспосабливаться к новым ситуациям и к новым областям работы и сразу схватывал суть дела. Он был компанейским человеком и обладал чувством юмора, был вспыльчивым, но легко «отходил». Этими своими качествами он приобрел себе известную популярность. Удивительным свойством была его многосторонность. После долгих лет работы в спортивных организациях, он начал писать военные комментарии для печатного органа Национального комитета. В июне 1945 года он стал заместителем главного бургомистра города Берлинa, позже — председателем фракции СЕПГ в Берлинском городском совете, в ноябре 1948 года — уполномоченным по делам экономики в восточном секторе Берлина, в ноябре 1949 года — заместителем главного редактора органа СЕПГ «Neues Deutschland», а затем генеральным инспектором и начальником Главного управления народной полиции. Во время своей быстрой карьеры Карл Марон вероятно приобрел те качества партаппаратчика, которые так характерны для Ульбрихта, Гиптнера и Винцера.
Особое положение занимал Вальтер Кёппе. Маленький приземистый, лысый (тогда ему было 53 года). Он был родом из Берлина и говорил на настоящем берлинском диалекте. Для своего возраста и телосложения Кёппе был удивительно подвижным человеком; он мало разбирался в теоретических и политических вопросах. В июне 1945 года в личных взаимоотношениях симпатичный, но политически слабый Вальтер Кёппе стал вторым председателем парторганизации города Берлина, официально работая секретарем организации. На этом месте он, однако, долго не удержался. Вместо того, чтобы давать рабочие директивы, он все свое служебное время тратил на разговоры с берлинскими партработниками, рассказывая им из своего прошлого. В 1947 году он был назначен администратором по экономической части в Высшей партшколе имени Карла Маркса. Эта работа вполне соответствовала его практическим и организационным способностям. Через три года он был назначен руководителем хозотдела в Академии по административным вопросам в Форст–Цинна, где он находится и по сегодняшний день.
Журналист и писатель Фриц Эрпенбек из Майнца, которому тогда было 48 лет, был единственным из всей нашей группы, у кого в 1945 году еще не было назначения или определенной функции. Фриц Эрпенбек писал много и усердно и поспевал всюду и везде: на редакционные совещания газет и журналов, в Союз культуры, присутствовал при обсуждениях проблем кино, театра и изобразительного искусства. Будучи живым, восприимчивым, образованным и всем интересующимся человеком, он себя, очевидно, очень хорошо чувствовал, имея это ни к чему не обязывающее положение. Однако, чем больше укреплялась политическая система в советской зоне, тем труднее становилось вести такую свободную жизнь.
Наконец надо сказать несколько слов и о самом себе. Из всех участников группы Ульбрихта я был самым молодым: мне было тогда 23 года. Я был единственным, у которогo не было долголетнего стажа работы. Вероятно меня взяли в группу Ульбрихта потому, что я вырос в Советском Союзе и меня рассматривали как представителя молодежи, которую там гораздо чаще, чем на Западе, выдвигали на руководящие посты. Очевидно, для немецкой компартии спешно нужны были молодые кадры, что доказывалось сравнительно большим процентом молодых товарищей, учившихся в школе Коминтерна. Вероятно меня взяли еще и потому, что уже 5 лет состоял в комсомоле и окончил школу Коминтерна. Я всегда очень интересовался политикой и постоянно стремился повысить свой политический уровень. Кроме того, я тогда свободно и без акцента говорил по–русски. Остальные участники группы, хотя и понимали по–русски, но говорили с трудом, делая ошибки.
Наконец, к нашей группе принадлежал еще один молодой человек, но не в качестве политического работника, а в качестве технического секретаря. Он был спокойным и молчаливым человеком (почти как начальник кадров) и редко когда участвовал в наших беседах. Работником он был хорошим. Позже я встретил его в качестве начальника канцелярии областного управления Потсдама.
Эти десять участников группы Ульбрихта были первыми немецкими эмигрантами, которые вернулись в советскую оккупационную зону Германии. Их задачей было подготовить Политическую почву для дальнейшего развития режима.
Первый час нашего полета прошел в молчании. Нам настолько подробно разъяснили наши задачи, что Ульбрихт не считал нужным их повторять. Спрашивать Ульбрихта о нашей будущей работе и нашей судьбе не приходило никому в голову; он бы все равно не ответил, а кроме того, мы все знали, что такие вопросы не принято задавать.
Когда я 30 апреля 1945 года летел в Германию, я честно был готов сделать все, что было в моих силах,
