Маршал Жуков и Ульбрихт приветствовали друг друга так, что было видно, что встречаются они не впервые. Ульбрихт представил меня как своего сотрудника.
Нам предложили сесть, после чего я ждал разговора на политические темы. Но о политике на этот раз говорилось мало. Маршал Жуков осведомился о здоровье Ульбрихта, спросил в Москве ли еще его жена и когда он предполагает увидеть ее здесь. В течение четверти часа беседа велась в том же духе и только после этого Жуков перешел к делу:
— За последнее время в Берлине случались вещи, свидетельствующие о деятельности нацистов, правда, не очень активной. Мне думается, немецким товарищам следовало бы в этом отношении проявлять больше бдительности.
Ульбрихт стал оправдываться.
— Товарищ Жуков, было немало случаев, когда наши товарищи подавали рапорт комендантам об активных нацистах, но коменданты их вскоре отпускали.
— Это интересно, — сказал Жуков, — я сейчас же справлюсь.
Он взял телефонную трубку и вызвал генерала Серова, ответственного в то время по делам безопасности в Берлине, впоследствии ставшего председателем Комитета государ–венной безопасности в СССР.
— Здесь у меня сейчас товарищ Ульбрихт, — начал он затем передал содержание разговора. После некоторой паузы он заговорил в телефон:
— Ах так, да, да, понимаю… ладно.
Он повесил трубку и, не сказав Ульбрихту, что же ответил Серов, обратился к нему с вопросом, который я в тот момент меньше всего ожидал:
— А как у вас обстоит дело со школьной реформой? План ее уже готов? Вы приступили к каким?нибудь подготовительным работам?
Ульбрихт явно был озадачен. Из его ответа стало ясно, что кроме предварительных разработок в Москве, в этой области ничего не было сделано.
— Мне кажется, это очень важный вопрос и было бы неплохо, если бы немецкие товарищи поскорее взялись за это дело, — посоветовал Жуков.
Указания Жукова не остались без внимания. Назначение Отто Винцера (которого Ульбрихт без сомнения считал одним из способнейших в нашей группе) на должность руководителя народным образованием при берлинском магистрате, являлось в какой?то мере результатом этого разговора.
Между тем «группа Ульбрихта» получила пополнение; в нее вошли партработники, известные Ульбрихту по его прежней работе.
В Бритце мы неожиданно встретили 47–летнего Романа Хвалека, бывшего в течение многих лет профсоюзным, деятелем в Оппельне и с 1930 по 1933 год делегатом коммунистической фракции в немецком рейхстаге.
Приблизительно в то же самое время к нам из Бранденбургской тюрьмы привезли на грузовике нескольких уцелевших бывших партработников. Одного из них — Вальдемара Шмидта, впоследствии президента восточноберлинской полиции, а в настоящее время заместителя обербургомистра, тут же включили в нашу группу. Из Западной Германии пробрался в Берлин и нашел нас Ганс Жендрецкий, впоследствии ставший долголетним председателем Объединения свободных немецких профсоюзов (коммунистических. — Прим. пер.) и первым секретарем СЕПГ города Берлина. Восторженная встреча была устроена шестидесятитрехлетнему активному партработнику Оттомару Гешке, отсидевшему в гитлеровских концлагерях 12 лет. В начале двадцатых годов он стал членом коммунистической партии, с 1924 по 1928 год членом Исполнительного комитета Коминтерна, с 1928 по 1932 год депутатом коммунистической партии в немецком рейхстаге. Когда он прибыл к нам, его тут же назначили на ответственную должность.
Наши «новенькие», только что прибывшие из тюрем и концлагерей после много–летнего заточения, не передохнув ни одного дня пожелали сразу же включиться в работу.
Мы были настолько заняты, что едва обратили внимание на капитуляцию гитлеровской Германии и празднество советских войск в честь победы над Гитлером. Как раз в этот день мы получили от Ульбрихта новое задание:
— Работа по организации районных управлений должна быть временно приостановлена. Сейчас на повестке дня формирование городского управления Берлина. Если понадобиться, мы переведем людей из районных управлений на работу в городское управление.
— Все должны принять участие в этой новой работе?
— Нет, — ответил Ульбрихт, — в этом нет необходимости. Достаточно, если этим займутся Марон, Гиптнер и Винцер; если понадобится помощь, мы привлечем еще кого?нибудь.
Мы уже думали, что никаких больших перемен не предвидится в нашей работе, но Ульбрихт дал новую инструкцию:
— Сейчас нам следует изменить тактику нашей поддержки районных управлений. Мы должны сконцентрировать наше внимание на северо–западных, юго–западных и западных районах Берлина. Приблизительно через месяц эти районы оккупируют западные союзники. К этому времени управления в них должны функционировать безупречно.
— Можно мне еще хоть несколько дней пробыть в восточных районах — это очень важно, — попросил один из сотрудников, очевидно энтузиаст своего участка.
— Нет, об этом не может быть и речи. С сегодняшнего дня никто больше не поедет в восточные районы Берлина. На них у нас времени хватит.
Итак, мы взялись за районы, которые вскоре должны были оккупировать англичане, американцы и французы. Повсюду мы уже могли опереться на достаточно крепкий «актив». Наша задача заключалась теперь в укреплении уже существующих самоуправлений, в ликвидации осложнений с комендантами, в перестановке кадров, заменой слабых более сильными.
Дни и ночи я находился в постоянном движении. Я познакомился с большим количеством людей. Моя записная книжка пестрела адресами антифашистов разных направлений, а также специалистов– администраторов: техников, инженеров и других. Параллельно с нашей работой, часть нашей группы вела подготовку по созданию городского управления. Неоднократно Ульбрихт проводил экстренные совещания с Мароном, Винцером и Гиптмером.
Недавно вошедшие в «группу Ульбрихта» Мале и Маттеус Клейн тоже стали отходить от работы в управлениях. Как?то раз они сообщили нам, что в Тегеле ими был обнаружен радиопередатчик, а в Шарлоттенбурге на Мазуреналлее — управление Берлинской радиостанции и добавили, что этим стоило бы заняться. На наших совещаниях разбиралось такое количество вопросов, что на их рапорт никто не обратил особого внимания и брошенное Ульбрихтом: «Хорошо, действуйте!» Мале и Клейн истолковали как полученные ими «полномочия».
Несколько дней спустя в мою комнату ворвался Эрпенбек со словами:
— Сегодня пускаем в ход!
— Что пускаем? — спросил я, ничего не понимая.
— Радиостанцию разумеется!
Эрпенбека затянули в свою «радиостанцию» Мале и Клейн.
— А какое это имеет ко мне отношение?
— Пиши! Нам нужен текст для первой передачи. Мале и Клейн настолько заняты работой с персоналом радиостанции, что им не до текстов. К 11 часам все должно быть закончено и отправлено на станцию.
И вот, Эрпенбек и я стали диктовать стенографисткам тексты передач для Берлинской радиостанции. Перед нами лежало несколько последних номеров «Правды», ничего другого в то время мы получить не смогли. Отобрав последние известия, мы обработали их в «антифашистски–демократическом» стиле.
Уже в обед мы услышали первую передачу Берлинской радиостанции.
На следующий день нам не понадобилось составлять тексты. Мале и Клейн сообщили, что имеется прежняя редакция радиостанции в полном составе и она готова взять эту работу на себя, следуя требованиям новой линии.
Возобновление передач товарищами Мале и Клейном почти целую неделю оставалось незамеченным. И вдруг раздался крик взбешенного Ульбрихта:
— Что вы опять натворили? Советские товарищи передали мне сегодня запись Лондонской
