почувствовал, как по спине ползут холодные струйки пота. Потом он передал гильзу фельдфебелю, тот достал из кармана монокль, осмотрел ее донце.
— Швайне… Это же гильза от патрона к снайперской винтовке. Пошли, Гешке, покажешь мне, где ты ее нашел. Надеюсь, ты не затоптал там все как слон.
— Никак нет…
Оберлейтенант огляделся по сторонам — горы как горы, но было ощущение, что в него уже целятся.
— Зиттард!
— Да, герр оберлейтенант.
— Беги к вертолету. Скажи — где-то здесь может быть снайпер с крупнокалиберной винтовкой, пусть усилят бдительность. Пусть передадут в штаб, что мы нашли то, что искали, здесь четыре трупа. И захвати на обратном пути миноискатель.
— Яволь, герр оберлейтенант.
Когда солдат убежал — оберлейтенант подошел поближе к трупам. Кем бы они не были — лейтенант совсем не хотел последовать их примеру.
— Значит, один человек, а по его следу шли четверо — обстоятельно докладывал Брауде, соорудивший себе неуставной колпак от солнца на голову из листа бумаги поверх кепи — и еще здесь были козы. Все они шли издалека, мы прошли по следу с километр. Потом произошло что-то непонятное. Там есть следы от сошек снайперской винтовки, до кострища — метров четыреста. Снайпер кого-то застрелил, но непонятно кого. А потом, судя по всему — убили и его, этот один — каким-то образом сумел к нему подобраться и убить. Там, на лежке — следы крови и обратные следы. И еще гильзы — вот. Наш патрон, четыре и шесть на тридцать, не самый распространенный. Он убил снайпера, а потом видимо и всех остальных — из трофейного оружия. Потом он позавтракал здесь — мне кажется что козлятиной, здесь полно козьего кала и кости похожи на козлиные. И пошел дальше. И еще — вот это, герр оберлейтенант.
Фельдфебель протянул оберлейтенанту полоску мяса, аккуратно срезанного — оно чуть подпортилось.
— Он нарезал мяса из козы в такие вот полоски, повесил их на пояс, чтобы они провяливались под ветром и солнцем. Шкуру бросил вон там — это белый, шварце никогда бы не бросил шкуру, она у них идет на национальную одежду и отделку обуви. Приготовленное таким образом обезвоженное козлиное мясо вполне съедобно, им можно питаться целый месяц. Эту полоску он потерял. Так делают туареги и некоторые другие кочевые племена. Кем бы он ни был — этот парень знает, что делает и умеет выживать в экстремальных условиях.
— Ты уверен, что он был один?
— Выходной след только один, других нет, герр оберлейтенант.
Оберлейтенант достал из кармана несвежий платок, промокнул потный лоб.
— Выступаем по следу — решил он — это так оставлять нельзя. Пусть кто-нибудь свяжется с вертолетом. Мы остаемся — а они пусть взлетают и убираются отсюда. Как вернутся на базу — пусть свяжутся с зональным штабом Люфтваффе, чтобы нам прислали беспилотник в подмогу. Через два дня, если ничего не найдем — эвакуируемся. Разбиться по штурмам! Предельная бдительность, этот снайпер может быть впереди и ждать нас. Брауде — распоряжайтесь.
— Яволь!
На следующие сутки уставшие германские солдаты вышли к проезжей дороге. Там — след неизвестного и его коз — оборвался.
Абиссиния, Аддис-Абеба
Несколько дней спустя
Черный микроавтобус Ауто-Юнион с тонированными стеклами — качнувшись на колдобине, которые были и здесь, на Ляйпцигерштрассе, и которую не засыпали хотя германцы сообщили о ней куда положено уже два дня назад — въехал в арку, отделяющую мрачное, без окон на первом этаже и с решетками на втором здание, стоящее квадратом на пересечении Ляйпцигерштрассе и четырнадцатого проезда — так его называли, потому что проще было запоминать местным. Это здание — было штаб-квартирой рейсхпредставительства РСХА, хотя использовалось мало. Людей не хватало, штаты сокращали за последние двадцать лет три раза, а те, кто остался работать - работали в основном в посольстве. Половина кабинетов было свободно — но здание содержалось в порядке и исправности, охранялось. Все, как и положено для здания, находящегося в собственности рейха.
Во внутреннем дворике из машины — выбрался здоровенный, под два метра немец, огляделся по сторонам, махнул рукой, чтобы стоящие на посту солдаты закрыли ворота. Когда солдаты сделали это — он протянул ручищу в салон и вытащил оттуда человека, судя по кистям рук чернокожего, а лица не было видно, потому что на голове был бумажный пакет, в каком продают спиртное. Следом — выбрался еще один немец.
— А ну, пошел, свинья! — взревел немец и придал ускорение задержанному солидным пинком под зад. Задержанный — пробежал несколько метров и, растянувшись на чисто выметенном асфальте взвыл.
Здоровенный немец подошел к нему, схватил за шкирку и потащил за собой. Двери были закрыты — и он открывал их головой задержанного. Кивнув стоящему на входе часовому, он протащил задержанного в длинный, плохо освещенный коридор первого этажа без окон. Второй немец взял у часового ключ от свободного кабинета. Они открыли кабинет и бросили задержанного туда, на полю Мебели в кабинете не было совсем, голые стены и пол — какой смысл держать здесь мебель, если тут никто не работает, верно? Здоровила немец отвесил валяющемуся на полу задержанному пинка, потом сорвал с головы пакет. Задержанный сплюнул кровь и начал жадно хватать ртом воздух.
— Хватит, хватит… — сегодня на рейхскомиссаре был черный, парадный мундир гестапо со знаками отличия и наградами, на идущем следом Зайдлере был штатский, аккуратно отглаженный костюм — фельдфебель, что вы себе позволяете? Я приказал доставить сюда задержанного, но разве я приказывал его бить?
— Задержанный оказал сопротивление, герр рейхскомиссар! — отрапортовал фельдфебель — поэтому я вынужден был применить к нему насилие. Унтер-офицер Бехтель был тому свидетелем, он подтвердит!
— Неосмотрительно. И все равно, вам не следовало нарушать моего приказа, фельдфебель.
— Виноват, герр рейхскомиссар.
— Выйдите отсюда. О том, как вас наказать, я подумаю позже.
Когда фельдфебель с помощником покинули кабинет — закрыв за собой дверь — лежащий на полу бывший генерал-полковник итальянской армии Айдид попытался встать — но это ему не удалось.
— Они! Они били меня! Их! Надо наказать!
— Накажем, обязательно накажем, не так ли, герр Зайдлер?
Зайдлер молча кивнул.
Они работали вместе еще в берлинской полиции — и потому привыкли работать в паре, подыгрывая друг другу. Ирлмайер говорил — Зайдлер смотрел, потому что очень важно наблюдать за невербальными реакциями преступника со стороны. Сейчас они играли в старую как мир игру «добрый полицейский — злой полицейский» но злым был не Ирлмайер, как могло показаться — а Зайдлер. Дело в том, что Зайдлер был похож на одного маньяка из криминального триллера, с успехом прошедшего по экранам синематографа — он повествовал о задержании одного психопата во Флоренции, бесчинствовавшего там два десятка лет. Зайдлер знал это и выработал очень неприятный, как у того маньяка взгляд. Люди под таким взглядом терялись — а Ирлмайер представлялся чем-то вроде воплощения строгого германского закона в мундире в
