– Может быть, у него в кабинете припрятана еще пара трупов и он не хочет, чтобы мы заметили их, – ответил Трэвен. Впрочем, эти слова предназначались скорее для ушей офицера службы безопасности, чем для Хайэма.
– Думаю, он просто не намерен пачкать свой кабинет белой швалью, – бросил сержант через плечо.
Трэвен повернул вслед за Хайэмом в другой коридор и на мгновение потерял из виду желтую полосу, когда они пересекали просторный вестибюль, окна которого были закрыты жалюзи.
– Может быть, ты и прав. Тебе не кажется странным, что мы никого не встретили?
– Думаешь, нас заманили в ловушку? – Лицо Хайэма чуть побледнело.
– Наверняка заманили, вот только ловушка окажется безобидной, как пить дать. Нам все убедительно объяснят, похлопают по плечу и на прощание пнут в зад. Раз с нами согласились поговорить, значит, к просьбам Канеоки в корпорации прислушиваются или кто-то очень обеспокоен тем, что говорят о Нагамучи в средствах массовой информации. А то, что мы никого не встретили, сделано специально: у нас нет возможности задавать служащим нежелательные для корпорации вопросы.
– Не буду скрывать, что мне с самого начала не нравилось задание. Я убежден, что дело нам явно не по зубам. И это уже само по себе мне не нравится, – раздраженно заявил Хайэм.
Желтая полоса сделала еще один поворот и наконец уперлась в широкую дверь с надписью «Конференц-зал № 18Ф». Три коридора, расходящиеся в разные стороны от двери, были пустыми. Трэвен провел магнитной карточкой по считывающей панели рядом со входом в зал. Дверь отодвинулась, и механический голос компьютера произнес на четырех языках: «Добро пожаловать».
Первым вошел Хайэм, за ним Трэвен.
В большом, великолепно обставленном помещении вполне могло разместиться больше сотни человек. На одной из белых стен сверкал золотом символ корпорации Нагамучи – скрещенные мечи над стилизованным изображением комодского дракона. Ряды длинных прямоугольных столов, покрытых темно- бордовыми скатертями, стояли на огромном дорогом серовато-белом ковре. Хрустальная люстра, свисающая с высокого потолка, наполняла зал ярким сиянием, превращая дневной свет, заливающий зал из стеклянной южной стены, в множество крошечных радуг. В прохладном воздухе чувствовался запах цветущих вишен.
– Да, здесь денег не жалеют, – сухо заметил Хайэм.
– Это верно, – послышался мужской голос.
Трэвен посмотрел налево и увидел японца в традиционном черном костюме японского бизнесмена, который вышел из двери в северной стене зала под символом корпорации Нагамучи. Мужчина небольшого роста, коренастый, немного полноватый, с удивительно сладкой улыбкой. В его черных волосах виднелось достаточно много седины, чтобы внушить уважение собеседнику.
– Вы – Таира Йоримаса? – спросил Трэвен.
– Хай, – поклонился мужчина.
Трэвен поклонился в ответ скорее по привычке, чем из желания завоевать расположение высокопоставленного служащего корпорации. Занятия боевыми единоборствами сделали это правилом поведения по отношению ко всем, кого он считал потенциальным противником.
– Мы – детективы Хайэм и Трэвен. – Он показал полицейский значок и только потом с раздражением сообразил, что карточки корпорации Нагамучи, врученные им при входе и пристегнутые к нагрудным карманам, и без того дали понять Йоримасе, кто его гости.
– Хай. Я знаю, что вы из полиции. Ваше управление сообщило корпорации о предстоящем визите, и я должен признаться, что считаю свою встречу с вами весьма неприятной, особенно в день, и без того переполненный неприятными событиями.
– С вашей стороны очень любезно так четко выразить свое отношение к нам, – заметил Хайэм.
– Мое отношение к вам полно глубокого уважения, сержант Хайэм. Если бы не усилия ваши и вашего напарника, я, возможно, не стал бы мишенью столь враждебных комментариев в средствах массовой информации. Заявления и обвинения, связанные с этим делом, порученным вам, не следовало высказывать до тех пор, пока не появится достаточно оснований для ареста преступника. В настоящее время корпорация Нагамучи рассматривает возможность предъявления судебного иска к департаменту полиции Далласа, если необоснованные обвинения такого рода будут продолжать публиковать в печати.
– Мы не контролируем прессу, – сказал Трэвен. – Журналисты имеют право печатать или передавать по телевидению все, что считают нужным, – если только, разумеется, это не делается с целью намеренно нанести кому-либо ущерб.
– Разве вы не смотрите новости по телевидению? – Не ожидая ответа, Йоримаса подал команду компьютеру. В зале погас свет, а восточная стена превратилась в телевизионный экран – самый большой из всех, которые когда-либо видел Трэвен. Зрелище было захватывающим и даже вызывало легкое головокружение. Изображение стало четким, и они увидели, как в ночной темноте городской улицы в машину «Скорой помощи» поднимали закрытое простыней тело мертвой женщины. Голоса репортеров и присутствующих звучали подобно глухому грому. Йоримаса повернулся к детективам. Его лицо освещалось светом от цветного экрана невероятно большой видеостенки.
– Мы обнаружили, что название корпорации Нагамучи упоминается в так называемых новостях чаще, чем имя убитой женщины, причем во многих случаях это делается в неблагоприятном и даже враждебном для корпорации свете.
Трэвен молча смотрел на экран. Он узнавал репортеров из независимых телекомпаний, ничем не связанных с корпорацией Нагамучи или ее филиалами. Передач было не так уж много – всего четыре. Из них самая интересная шла по каналу «Сайнер Бродкастинг Систем». СБС пользовалась большой популярностью в обществе. Йоримаса и корпорация Нагамучи имели все основания для беспокойства. Репортер СБС знал даже о том, что оружием убийства стал нож для разрезания бумаги. Такая информация – насколько было известно Трэвену – средствам массовой информации не сообщалась.
– Вы со своим коллегой, как это говорится у вас в стране, дали волю своему языку, – заметил Йоримаса. – Свет, – произнес он, и люстра вспыхнула ослепительно ярко.
Когда Трэвен посмотрел на Йоримасу, он увидел, что японец уже не один. Женщина двигалась в
