убившего Нами Шикару.
– Ты считаешь, что им может отказаться Йоримаса?
– Я не знаю, но хочу, чтобы мне предоставили возможность выяснить это.
Бенедикт забарабанил пальцами по столу.
– Думаю, на основании твоего рассказа можно написать трогательный очерк. Придется, правда, сделать его более убедительным. Герой-полицейский мстит за смерть убитой девушки, что-то вроде этого. Интересно, но больше напоминает мелодраму. Однако даже в лучшем случае такая история, вызвав мимолетный интерес, тихо умрет, не оставив после себя никаких последствий.
Официантка принесла заказанные блюда, умелыми движениями расставила их на столе и удалилась.
Трэвен взял нож и вилку и принялся за бифштекс.
– Где твой партнер? – спросил Бенедикт. – Слышал, что ты работаешь теперь вместе с Ллойдом Хайэмом.
– Он занимается зданием, в котором убили Шикару. Делать там нечего, просто готовит документацию.
– Ты полагаешь, он ничего не обнаружит?
– Кто-нибудь из репортеров сумел там что-нибудь отыскать?
– Нет.
– А ведь у вас больше возможностей, да и людей тоже. Для нашего отдела это еще одно грязное нераскрытое убийство, которое отправят в архив вместе с остальными.
– Однако использование неизвестной технологии…
– …никак не связано с убийством. Для средств массовой информации смерть Нами Шикары была всего лишь очередной сенсацией.
– Мы должны сообщать читателям все новости, – начал оправдываться Бенедикт.
– Убийство молодой женщины превратили в цирк. Репортер на мгновение замолчал.
– Тебе не слишком нравится пресса, не так ли?
– Не нравится.
– Тогда почему ты решил встретиться со мной? Трэвен улыбнулся:
– Потому что тебе я доверяю. Потому что мне больше не к кому обратиться. И еще потому, что, несмотря на все недостатки, средства массовой информации могут иногда сделать невозможное возможным.
Бенедикт небрежно взмахнул вилкой с нанизанным на нее салатом-латуком.
– Перед вами, уважаемые читатели, некая тайна, дополненная определенными философскими высказываниями.
– Что бы ты сказал, если бы тебе стало известно, – спросил Трэвен, – что в прошлом Йоримаса прибегал к насилию по отношению к гейшам и никто не пожелал сообщить об этом?
– Вот как? – Бенедикт положил вилку и включил диктофон.
Трэвен протянул руку и выключил его.
– То, что я говорю тебе, не для печати. В противном случае ты не услышишь от меня ни единого слова.
– Проклятье! Значит, тебе все-таки стало что-то известно, правда? Мне начало казаться, что ты водишь меня за нос.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Я бы сказал, что кто-то пытается спустить дело на тормозах.
– Предлагаю тебе такие условия: я передаю тебе эту информацию, но ты не вправе разглашать, где ее получил. – Трэвен достал из внутреннего кармана плаща листы бумаги, переданные ему Зензо утром. Листы были сложены пополам и стянуты резинкой.
– Можешь не сомневаться, я знаю, как защищать свои источники, – заверил Бенедикт, беря бумаги. Он положил их на колени и начал читать, напоминая Трэвену маленького мальчика, разглядывающего под столом что-то запрещенное.
Подошла официантка, улыбнулась и оставила на столе счет.
– Черт побери! – воскликнул Бенедикт. – Сенсационные материалы, по-настоящему сенсационные. Крупная корпорация пытается скрыть преступление и мешает осуществлению правосудия. Вот такая информация и сделала Куириту легендой в мире новостей. Ты вполне мог обратиться к ней с этими материалами. – Он сжал бумаги, словно опасаясь, что Трэвен их отберет.
– Я не знаю Куириту, – произнес Трэвен, поглощая картофель, – зато знаю тебя.
– Откровенно говоря, – сказал Бенедикт, – работать со мной безопаснее, чем с Куиритой. Стоит ей почувствовать запах сенсации, и тогда ее не остановить. Ее не волнует, что кто-то может пострадать. Она предаст тебя не задумываясь, если придет к выводу, что таким образом привлечет больше внимания к своему материалу.
Трэвен не считал, что это правда. Куирита была нештатной журналисткой и бралась только за те темы, которые казались ей интересными. Она зарабатывала так много, что могла позволить себе вести роскошную жизнь. Куирита была хозяйкой своего слова и всегда стремилась говорить правду. Однако он промолчал.
