— Убила.
— Это я понял. А как? Я ничего не слышал.
Она прервала свое занятие и извлекла из-под одежды небольшую трубку.
— Это мне подарил один умник. Первое средство против часовых, действует совершенно бесшумно. Стреляет иглами, яд парализует мгновенно… А, черт, иглы! Подожди, я сейчас.
Спрятав трубку, Медянка вскочила и направилась к мертвецам, все так же сидевшим вокруг теперь уже поваленного креста. Добер, наблюдая, как девочка вытаскивает из каждого иголки в палец длиной и складывает в коробочку, прикинул, что ее оружие очень удобно, но сам он прежде о нем не слыхал.
Медянка вернулась, благодарно поглаживая коробочку, и принялась снова приводить в порядок своего спутника.
— Слушай,— сказал он, — а у этого умника нет второй такой трубки?
— Не знаю,— хмуро ответила Медянка,— я его больше не видела.
Только после того, как она вторично дала ему воды, Добер задал вопрос, сам отлично осознавая, насколько глупо он прозвучал:
— И ты не испугалась Черного Джека?
Она подняла брови:
— Я испугалась, что не успею уложить всех его тварей прежде, чем он зажжет костер.
Добер подумал, что у нее вообще нет нервов.
Покончив с его ранами, Медянка поднялась на ноги и осмотрелась. Приближалась ночь, воздух начал свежеть, и Добера стала бить крупная дрожь. Медянка укутала его двумя куртками, развела костер и, размочив сухари в воде, приготовила пищу в том единственном виде, .в котором он мог ее проглотить. Она собралась кормить своего спутника с ложки, но он решительно воспротивился. Руки у него кое-как действовали. Хоть мюрдеры и поработали над ним усердно, но Добер все-таки мог донести ложку до рта.
После еды ему стало совсем хорошо, если не считать боли во всем теле, и Добера охватила сонливость.
— Спи-спи! — почти приказала девочка, усаживаясь поудобнее около костра.
— А ты?
— Я перебьюсь. Не впервой.
Он хотел возразить, но уснул.
Разбудила его та же боль. Судя по рассеянному свету, было раннее утро. Медянка сидела положив руки на колени, а голову на руки и смотрела в огонь.
— Не спала? — спросил Добер.
Девочка перевела на него тусклый взгляд:
— Нет. Как себя чувствуешь?
— Ничего.
Она дала ему воды. Потягиваясь, взяла свой автомат и сказала:
—Я скоро.
Под ее ногами захрустели ветки, и все стихло. Добер лежал, прислушиваясь к своим ощущениям, пытаясь пошевелить руками и ногами и прикидывая, на какой срок мюрдеры вывели его из строя. Разумеется, они не предполагали, что ему удастся выжить. Это было практически невозможно при столкновении с бандой Черного Джека. Он с горечью понимал, что два-три дня не сможет самостоятельно передвигаться, а в последующую неделю любая встреча даже с каким-нибудь шатуном может стать для него последней. Утешала его мысль о том, что сами мюрдеры — одна из самых жестоких банд — навсегда выведены из строя ребенком с помощью хитроумного оружия.
Добер задремал, но вскоре проснулся, почувствовав легкую вибрацию почвы. Кто-то приближался. Он, превозмогая боль, потянулся было за кинжалом, когда из-за листвы раздался знакомый хрипловатый голос:
— Не дергайся. Это я.
Медянка подошла, жадно глотнула из фляжки, затем озабоченно потрясла ее возле уха.
— Зачем вернулась? Я бы отлежался,— проговорил Добер.
Она взглянула на него сверху вниз:
— Ты даже дотянуться до ножа не можешь.
— У тебя дела.
— А у тебя башка разбита.
Только сейчас Добер обратил внимание на то, что девочка принесла. Это был большой кусок пластикового брезента — очень прочного материала.
— Зачем это?
— Затем. Сейчас поедем.
— Ты спятила. Ведь тебе не сдвинуть меня –с места.
Девочка не ответила, аккуратно расстилая материал рядом с ним.
Затем, не слушая возражений Добера, который искренне считал, что возиться с ним ей не следует, перетащила его на пластик и пошла к мертвецам — проверить, нет ли у них чего-нибудь, что сможет пригодиться живым. Вернулась она с мешком патронов, гранат и с двумя фляжками какой-то жидкости.
— Поедешь по камням,— сообщила она, протягивая фляжку Доберу.— Так что пей, поможет.
Понюхав, Добер понял, что во фляжке спирт, слегка разведенный водой. Он глотнул, язык и горло обожгло, на глаза навернулись слезы.
Медянка взялась за угол пластика и попробовала тянуть. Гладкий материал медленно скользнул вперед вместе с Добером. Камни прочертили по израненной спине и вызвали новую вспышку боли.
— Ну как? — поинтересовалась Медянка.
— Если ты действительно в состоянии меня тащить, то у меня все в порядке,— отозвался он, превозмогая боль.
— Тогда поехали.
Ветки кустов над головой Добера поползли назад. Он сжал зубы. Скользить избитой спиной по камням — это было равносильно поджариванию на кресте, с той лишь разницей, что терпел он сейчас не ради достойной смерти, а ради жизни. Жизни, которую ему сохранила девочка — почти ребенок. Теперь он всеми силами старался показать, что поездка на брезенте является для него сущим удовольствием.
Через час пути Добер услышал, что девочка ругается. Груз был явно ей не по силам.
— Медянка! — позвал Добер.— Мне неудобно. Девочка остановилась, нагнулась над ним, и он увидел капельки пота на ее лбу. Она переложила его поудобнее и только собралась снова взяться за угол пластика, как Добер сказал:
— Погоди, отдышись.
— Лежи молча и не указывай,— огрызнулась Медянка,— иначе мы до вечера не доберемся.
— Куда? — Он хотел хоть как-нибудь задержать ее.
— Я нашла сухой бункер. Здесь, не очень далеко.
— Так куда торопиться?
— Туда.
И она потащила его дальше. Добер не переставал удивляться ее чудовищному упорству. Ей было очень тяжело, им никто не угрожал, но девочка поставила себе цель и стремилась к ней, подхлестывая себя изощренными ругательствами.
Ровная местность кончилась, начались скалы. Теперь под спину Доберу попадались не мелкие камни, а большие, с острыми краями. Пластик предохранял его от порезов, но удары следовали один за другим бесконечной чередой. От боли и медленного движения Добер начал впадать в странное состояние на грани между явью и забытьем. Он уже ничего не говорил, даже хлебнуть спирта у него не было сил. Открытые глаза его смотрели вверх, но он даже не заметил, как стало темнеть.
Медянка все чаще падала. Добер это чувствовал, но ничем не мог ей помочь. Она не остановилась бы, даже если бы он признался, что не в силах выносить это движение. Да и признаться в своей слабости ребенку, который на пределе сил тащил его, Добер не мог.
Он пришел в себя, когда осознал, что лежит неподвижно. Сверху нависала надежная крыша бункера,
