происходило в Малой Колонии. И не только в ней…
— Так что — любой, надевший Перстень, не может уже от него избавиться? И неизбежно превращается в монстра?
— Перстень дается только Избраннику. Всякому постороннему он просто безразличен, посторонний как наденет, так и снимет. Но мало кому представлялась возможность попробовать. А из них — из тех, кому она представлялась, — мало кто решился на это.
Энни хлопнула по клавише и убрала с экрана расшифровку записи регистратора Уолта. Монитор привычно переключился на восьмой канал ТВ. Повторяли материал по угону «Покахонтес». На Уолта устало смотрел заснятый камерами внутреннего слежения лайнера Клайд Ван-Дейл. И кого-то ужасно ему напоминал.
Человек, одетый в униформу служителя операционной, опустив глаза, шел по коридору госпиталя. У ниши с мониторами он остановился и, убедившись, что вокруг никого нет профессионально, незаметным движением достал из кармана шприц-ампулу. Снял с иглы защитный колпачок и определил в утилизатор. Саму ампулу зажал в ладони так, что грязные ногти впились в мякоть, а руку сунул в карман. Конечно, не дело обращаться этак вот со стерильным оборудованием, но тому, кому предназначалась инъекция, уже не страшно было бы заражение крови. Потом.
У двери палаты сто восемь фронт работы для человека с опущенными глазами был подготовлен. Дежурного охранника, выставленного в коридоре после ночных событий, вполне убедил звонок от имени заведующего отделением. Он считал, что хорошо знает голос доктора Пинейру.
Человек со шприцем в кармане вошел в палату. Свет в ней был погашен, жалюзи — закрыты. Чтобы сориентироваться, ему пришлось остановиться на секунду-другую. На плечо ему легла легкая рука.
— Что надо вам здесь? — спросил его вкрадчивый, шелестящий голос.
Человек со шприцем резко обернулся, встретился глазами с затянутыми золотой поволокой зрачками сжавшегося в углу человека, как и он сам наряженного в медицинскую униформу, и выбросил руку вперед. И тут же ощутил обжигающий удар стали в солнечное сплетение. Его противник, так же как и он сам, бесшумно согнулся в три погибели.
— Мы… — выдавил он из себя вполголоса, — мы опоздали… — И ткнулся лицом в стерильный пластик пола.
Человек со шприцем — теперь уже пустым — с трудом вытащил из-за пояса пистолет и выпустил всю обойму по постели больного. Для себя он оставил только последний заряд. Когда он засовывал ствол в рот, раскаленный металл сильно обжег его губы.
Спохватившийся наконец охранник вбежал в палату — на подозрительный шум. Некоторое время он остолбенело смотрел на диковатый узор, который написали на стене кровь и мозг одного из двух скорчившихся на полу людей. Потом перевел взгляд на изрешеченную пулями кровать. Она была пуста.
— Вы хорошо подумали, сержант? — лейтенант Руцки поднял голубые выцветшие глаза на такие же — голубые и выцветшие гляделки сержанта Харриса. — Вам далеко еще до полной выслуги лет. На полную пенсию вы не можете рассчитывать…
Он неопределенно повертел в руках листок с прошением об отставке. Душа его ликовала, но соблюсти все формальности было долгом лейтенанта.
— Поверьте мне, я никогда бы не решился покинуть ряды полиции, если бы не плачевная необходимость позаботиться о делах семьи. Мой отец призывает меня возглавить вместо него наше семейное дело. Сам он уже не в силах…
— Солидное дело? — стараясь не выдать полного безразличия к причинам, по которым Господь наконец сподобил столичную полицию избавиться от Дубины-Харриса, осведомился Руцки.
— Какое-никакое, а кормит, — поднапыжившись, ответствовал Харрис. — Без хорошего руководства всему семейному бизнесу — труба…
— Вообще-то ваши мотивировки не выглядят… э-э… абсолютно убедительными. — Лейтенант поморщился. — Но я передам ваш рапорт по инстанции, и, я думаю, для ВАШЕГО, — он не удержался от кривоватой улыбки, — для вашего случая будет принято вполне удовлетворяющее вас решение. Однако раньше чем через две недели вы не сможете оставить выполнение своих обязанностей.
Выходя из кабинета начальника, сержант встретился глазами с патрульным Родменом и пожал плечами, — мол, не удалось ускорить процесс. Пол понимающе пожал плечами в ответ.
— Вам удалось выспаться, капитан?
— А вам, следователь?
— Знаете, всю ночь… все утро, точнее, ломал голову… Мотивы поступка этого… камикадзе… угонщика…
— Выкиньте из головы. Пусть она болит у этого вашего коллеги… Скажите-ка мне лучше, как вы оцениваете то, что приключилось в госпитале? С господином Мелканяном.
— Ночью?
— И днем. Вы еще не в курсе? Проклятый хитрец исчез. А нам на память оставил пару трупов. Правда, похоже, ребята прикончили друг друга. Так сказать, не вовремя встретились. В обоих случаях — сильный яд. У одного — в шприц-ампуле, у другого — на клинке. Тот, кому досталось с клинка, еще и вышиб себе мозги. Из «кобры». По всей вероятности для пущей надежности…
— Кто занимается этим делом? — спросил следователь. — Надо запросить материалы…
— Делом занимается, разумеется, все тот же лейтенант Фоке. Из Криминального департамента. Как на нем повисло ограбление «Джевелри трэйдс», так оно и висит… А материалы я уже переключил на наш терминал. Существенно то, что оба покойничка — члены сект. Судя по знакам на теле. Личности пока не установлены.
Капитан бросил на стол снимок.
— У этого на спине — сломанный крест вверх ногами. Послушник Ложного Учения. Официально не существующего. Некоторое время Чертов Камень переходил из рук в руки — от одного адепта этой секты к другому…
— Ого, — сказал федеральный следователь.
— А у этого на запястье слабая такая татуировка в виде браслета… Кто-то из младших чинов Янтарного Храма. Вполне законопослушная, зарегистрированная церковь. Только весьма замкнутая… Предвижу ваш вопрос — нет, к Камню Храм имеет не больше отношения, чем любой другой культ. Хотя известно, что иерархи Храма систематически призывают утопить Камень в океане или замуровать его в скалах.
— Так что отношение к нему этот Храм все-таки имеет — негативное… — уточнил Клецки.
— Так или иначе, эта веревочка, считайте, оборвана. От сект мы ничего не добьемся. Мелканяна, конечно, будем искать, но…
Капитан Остин окинул унылым взглядом разложенные на столе бумаги. Молитвенно свел вместе кончики пальцев.
— Я, — задумчиво продолжил он, — тоже не много спал в остаток этой ночи… И пришел к выводу, что должен просить вас о некоей услуге.
— Всегда в вашем распоряжении…
— Не сомневаюсь… Дело деликатное. Включите свою глушилку. На свою я не надеюсь.
Клецки молча щелкнул клавишей. В воздухе повисло тихое, возмущенное попискивание регистраторов обоих офицеров, мирно беседующих в кабинете с тройной защитой от средств подслушивания.
— Мне не простят… — Капитан контрразведки внимательно глянул в глаза федерального следователя. — Мне не простят, если я осмелюсь хотя бы щепочкой потрогать профессора Рональда Мак- Аллистера. Но ведь Федеральному управлению этого запретить никто не может? На этой планете.
— Вы уверены, капитан, — федеральный следователь начал переставлять канцелярскую мелочь на своем столе па манер шахматных фигур, — что все остальные, рассмотренные нами направления следствия
