директор. Редкий гость, его мало видели в лабораториях. Директор был не один. С ним вошел высокий, статный, в хорошо сшитом костюме, сразу привлекая к себе внимание. Директор взял его слегка покровительственно под локоть и, шаркая, заметно горбясь, подвел к Мартьянову. Директор сказал:
— Познакомьтесь. Ваш новый директор.
Тот крепко пожал руку.
Мартьянов, конечно, сразу узнал. Не зря ходили слухи, что именно его хотят назначить к ним в институт. На смену «Старику» с его благородной сединой, учеными заслугами, с его умудренной мягкостью. «Старик» получил наконец право на то, о чем он всегда вздыхал, — заняться самому у себя в тиши своей областью, без суеты администрирования. Но было заметно, что именно сейчас, за последние дни, «Старик» все таки сдал.
Новый директор… Он еще не созывал общего собрания, не стал вызывать по очереди к себе. А вот начал с того, что обходит лаборатории и знакомится на месте. С первых же слов сказал, что хотел бы сам вести одну из лабораторий и продолжать в ней свои исследования. Он оглядывался как человек, в такой обстановке привычный. Отметил: стенды устроены не совсем удобно.
— А что здесь? — подходя к макету.
Макет логической машины заставил его присесть. Затем сесть перед ним поосновательнее. Он извинился перед старым директором, что хотел бы здесь немного задержаться. Наблюдал за картиной анализа. Разглядывал нутро железной логики. Просил объяснить ему принцип устройства. И поневоле «Старик» должен был принимать в этом участие.
— Отдаю честь вашей убежденности, — сказал он Мартьянову со слабой улыбкой.
— Я понимаю, это только зародыш, — сказал новый директор. — Но это то, что ожидает нас завтра. Надо двигать, развивать…
— Не завтра, а уже сегодня, — вставил Мартьянов.
— А завтра уже поздно? Вы сначала сами поспейте! — твердо парировал новый директор и протянул руку.
Зуев прямо сиял от того, что «новый» все сразу схватил. Этот не такой, что только и скажет: «Мешать я вам не стану». Этот уж будет и требовать и помогать…
А Мартьянов, пожимая руку и глядя на энергичное, красивое лицо нового директора, почувствовал: но уступать этот в случае чего тоже не станет.
Теперь уже совсем ясно: надо скорее готовить большой вариант. На двадцать элементов. Чтобы был уже не зародыш. Скорее за схемы, продолженные, увеличенные до двадцати элементов!
Но Мартьянов сказал, кивая на макет:
— Недурно бы еще показать…
— Кому же еще?
— Да вот тем — «группе специалистов»…
— Но там же Баскин! — воскликнул Зуев.
— Ну что ж, пусть Баскин и посмотрит, — спокойно сказал Григорий Иванович.
— Значит, в самое пекло? — спросил Зуев.
И они, упаковав макет, отправились «в самое пекло».
16
Город, куда они приехали с макетом, встретил их зноем душного позднего лета. Зуев мрачно философствовал: тащиться с таким ящиком по такой жаре — есть ли в этом смысл?
— Подождите, это еще не самое «пекло», — пророчил Мартьянов.
Проектное бюро помещалось, к счастью, в каком-то старом особняке, затененном листвой, со шторами на окнах, обвеваемое настольными вентиляторами. «Пекло» с прохладцей. И опять Мартьянов пообещал:
— Это только преддверье.
«Группа специалистов» была в полном составе. Всем было любопытно, что ж такое привезли академические москвичи. Что за чудо в ящике?
Позже всех появился Баскин. Прошел, не здороваясь, и сел в угол поодаль, отчужденный, в неподвижной позе с каким-то твердым упорством своей крепкой фигуры.
«Он?» — спросил взглядом Зуев.
«Он», — ответил взглядом Мартьянов.
Демонстрация была как демонстрация. Зуев набирал на гнездах схему. Действовал ключами режима. Нажимал кнопку. Списывал показания мигающих лампочек. Нажимал другую кнопку… Мартьянов давал подробные объяснения, рисовал схемы и писал формулы на доске. Все сошло благополучно. Не зря повозился Зуев в номере гостиницы с окончательной отладкой, перед тем как нести сюда.
Демонстрация закончилась, а в комнате бюро тянулось неопределенное молчание. Никто не ахнул от удивления, как рассчитывал Зуев. Никто не спешил высказаться, как предполагал Мартьянов, когда говорил: «Рады поклевать». Молчание.
О, Мартьянов уже сталкивался с таким молчанием! Эти «специалисты» не знали, как же им следует отнестись к тому, что они только что увидели и услышали. И что же этот ящик: остроумная игрушка или всерьез? Новое слово науки? — как провозглашают приезжие академисты. Слишком» много всего сразу. И странная логика, и необычная алгебра, и эти непонятные конституенты. Хотя все средства, с помощью которых это сделано, все электрические детали, наборы реле и искатели, штепсели и переключатели — все давно известно. А вот как все это превращено в логику проектировщика, размышляющего над схемами, — загадка, которую не так легко раскусить Даже при всех объяснениях. Целый мир новых представлений, если они действительно обоснованны, встает горой. И собравшиеся инженеры с осторожностью, с недоверием, с разными чувствами подходили к этой подмигивающей им логике.
Баскин учел момент. Пока другие еще только собирались с мыслями, он уже произносил из своего угла решительный приговор. Резко, сердито, с усмешкой. Он говорил, что эта «машинка» — пустая затея. «Ваш робот…» — стал он называть презрительно. Он говорил, что все это нужно только для оправдания, а не для дела. Для оправдания искусственно высосанной, путаной нелепицы, которая хочет выглядеть наукой. Всю силу своей давней ненависти вложил Баскин в поток обвинительной речи. И сила эта могла, конечно, произвести впечатление на окружающих. Тем более, что, отвергнув «машинку», можно было бы не думать, не ломать голову над непонятными вещами.
Но Баскин переборщил. Он махнул небрежно, проговорив:
— И вообще, кому это нужно? Проектировщики и без того умеют анализировать схемы. Без всяких роботов.
Шумок прокатился среди инженеров.
— Ну, как сказать! — раздался чей-то густой голос. — Известно, на анализе сам черт ногу сломит.
Уж они-то знали, что такое анализ схем. На собственной шкуре. Дни и недели ползком по релейным цепям. А тут обещают за несколько минут без особого труда. И без ошибок. Все-таки подкупает…
Второй голос вдруг спросил:
— А может ваша машина помогать упрощению схем?
Вот это вопрос! Тишина сгустилась в комнате. Упрощение схем… Коренной вопрос всей релейной науки, релейного искусства. Ради упрощения, ради того, чтобы придумать более простую, экономную схему, и бьются умы проектировщиков. Ради возможности упрощений и возникла, между прочим, новая теория. Так что же машина, их логическая машина? Как она отвечает на этот вопрос?
Все ждали, что же ответят приезжие мудрецы. Зуев взглянул на Григория Ивановича. Сказать, что машина рассчитана на анализ схем, а задача упрощения не входит, собственно, в анализ? Сказать, что это уже касается синтеза, составления схем? Правильно, но малоубедительно. Не эффектно. Особенно сейчас, здесь, после такой речи Баскина.
Зуев еще раз взглянул на Григория Ивановича. Да и все глядели на него. Ну что, профессор, теоретик
