— По желанию почтеннейшей публики, — сказал он с усмешкой. — Наберите, пожалуйста. Здесь всего четыре элемента…
И украдкой опять взглянул на часы.
Зуев набрал предложенную схему. Пощелкал ключами. Нажал пуск. И машина снова заработала. Машина проверяла машину…
Все с любопытством приблизились к шкафу, ожидая результатов. Даже Володя-теоретик, покинув свою позицию стороннего наблюдателя, навалился на чье-то плечо.
В этот момент сильно постучали в дверь и взволнованный голос крикнул в лабораторию:
— Вы тут затворились, ничего не знаете! Наши запустили спутник Земли. Понимаете, спутник! Скорее, идет передача!
— Эх, испортил весь эффект! — воскликнул Зуев, с досадой оборачиваясь на дверь.
И сам, оставив макет, побежал вслед за другими в зал собраний, где был большой радиоприемник.
Би-би, би-би, би-би… Тоненько, трепетно и кристально звонко доносилось оттуда, из репродуктора. Автоматический голос из космоса. Позывные искусственного тела, заброшенного рукой человека в межпланетные пространства.
— Система автоматического контроля работает нормально, — скандировал диктор.
Би-би, би-би, би-би… Мартьянов слушал эту песенку сигналов, летящих над океанами и материками, над всей Землей, и вдруг провел рукой по лицу, как после трудной работы и трудного ожидания.
И, прослушав сообщение второй раз, сказал решительно:
— Ну-с, продолжим! — и повернулся в сторону лаборатории.
20
Мартьянов рассматривал с Зуевым разостланную длинную схему, когда зазвонил телефон. Поморщившись, Мартьянов приподнял трубку и тотчас же положил обратно на рычаг. Кто там еще лезет? Им важно сейчас скорее сдать схему в мастерские на новое макетирование. Схема была составлена на то, что они называли «автоматическим дополнением». То, о чем задавал в такой деликатной манере колкий вопрос аспирант Виктор Лазебный тогда, на демонстрации большого макета. «Достаточно ли удобно?..» Прошло несколько месяцев, и они уже придумали это автоматическое дополнение к машине, чтобы было удобнее, чтобы она могла сама записывать результаты анализа на специальном печатающем устройстве. И сама могла после этого двигаться дальше, продолжая перебор конституентов. Чтобы сама при поиске таблицы включений отмечала несоответствия и сама же эти несоответствия устраняла, не требуя вмешательства человека. Словом так, чтобы нажал вначале кнопку «пуск», и машина предоставляется самой себе в своих расчетах и раздумьях над релейными схемами. Это уже логика не только железная, механическая, но и логика автоматическая… Интересно, будете ли вы теперь вполне довольны, наши друзья по науке?
— Интересно, что бы сказал Свифт, если бы увидел нашу машину? — спросил Зуев. — Осмеял бы и зачислил нас в свою Лапутянскую академию, в профессора-прожектеры?
— Зачем так далеко ходить, к Свифту, за два века? — ответил Мартьянов. — Мне интересно, что сказал бы один мой знакомый…
И он подумал о том схемисте, с которым встречался в дни самых своих отчаянных поисков. И как тот насмешливо поджимал губы. «Чего доброго, и до машины додумаетесь… Чтоб вместо головы…»
Да, вот к чему приводят иногда долгие смешные попытки «профессоров-прожектеров», целых поколений искателей и чудаков всех наук, нескладных, рассеянных, увлекающихся, заблуждающихся… и все-таки мечтающих о стране чудесных открытий.
Снова зазвонил телефон — на этот раз внутренний. Голос нового директора энергично пророкотал:
— Не скрывайтесь, Григорий Иванович! Вам звонят. Тут один ученый приехал, из Америки. Узнал про вашу машину. Очень просил посмотреть. Надо бы принять…
Знаем, «очень просил». «Это, наверное, ты подстроил!» — подумал, но не сказал Мартьянов. Новый директор безусловно проявлял во всем руководящее начало и не желал при этом, чтобы работы его института оставались в тени.
Звонок по городскому. Мартьянов взял трубку. Сдержанно-вежливый голос официально повторил ту же просьбу.
— Пожалуйста, если ему интересно, — ответил Мартьянов.
— Когда это было бы удобнее?
Мартьянов посмотрел на свой блокнот-календарь.
— Лучше дня через два. В среду, в четверг.
— Спасибо, мы его предупредим.
— А как записать? Кто он, фамилия? — наставил Мартьянов карандаш над блокнотом.
— Одну минутку… Математик, электрик… Клодт Нэйшл. Мартьянов машинально выводил буквы. Вдруг карандаш замер на месте.
— Простите, вы расслышали? Фамилия Нэйшл, — повторила трубка.
— Скажите ему, пусть приезжает завтра! Сегодня, если может. Да, да, сегодня! — Выкрикнул Мартьянов.
«Неужели тот самый? — проносилось в голове. — Он, ну конечно, он!..
Он, конечно, оказался тот самый. Клодт Нэйшл. Тот, кто один из первых стал набрасывать контуры релейной алгебры. Тот, чью логическую машину потрошили они по картинкам. Кто развивал такую модную теперь теорию информации. Кто прославился разными кибернетическими опытами. Кто…
Алексей Зуев смотрел на приход этого гостя, как на явление свыше. А Клодт Нэйшл, оказывается, попросту сухощавый мужчина, очень моложавый, в слегка обвислом пиджаке, с острым, длинным и как бы проницательным носом.
Мартьянов извинился перед ним, что заставил немного подождать: обязательный утренний обход лаборатории.
— Я вас понимаю, — с улыбкой согласился гость. — О, лаборатория! Первое, о чем думаешь, едва проглотил утром чашечку кофе.
И Мартьянов, вспомнив вдруг свою давнюю встречу в Центрэнерго на заре пятилеток с «американским специалистом», почувствовал сейчас — сразу, очень остро почувствовал, что такое представитель фирмы и что такое представитель науки.
Мартьянов делал попытки объясняться без переводчика. Постоянные уроки Наташи все-таки кое-что принесли, хотя произношение его и оставалось таким, что гость часто останавливал на нем пристальный взгляд, стараясь угадать смысл. Но хорошо знакомые специальные термины помогали сбоим, а в терминах переводчик как раз и путался. В общем, они понимали друг друга.
Конечно, разговор о теории, о релейной методике. Как у вас, как у нас… И тут же попутно о пустяках. Но американец-то хотел посмотреть машину. Логическую машину для анализа схем.
— Где же помещается это сооружение?
— Недалеко. Здесь рядом, — ответил Мартьянов и повел гостя в коридор.
По дороге американец успел забросать вопросами:
— Ваша машина на двадцать элементов? Вы предоставили ей большой зал или целый этаж?
Вместо ответа Мартьянов открыл дверь в аспирантскую и повел его туда, где скромно в углу стоял плоский серый шкаф.
Клодт Нэйшл в недоумении оглядывался. Хорошо, это, возможно, только пульт управления машиной. А где же все размещается? Все гигантское сооружение, какое должно быть по расчетам. Если строить на двадцать элементов.
— Все тут! — легонько пошлепал Мартьянов по узкой стенке шкафа.
Американец недоверчиво помотал головой. Не может быть!
