страшные дни. «Всех кур и гусей немцы отбирали, чтобы самим сожрать», — рассказывает он. А коровы их семья лишилась на следующий год. На следующий день после того, как советские войска освободили их деревню, Кристаков случайно наступил на мину и в результате взрыва ослеп.
15 октября немцы вышли к Ржеву. «Я тогда потеряла работу», — вспоминает бывшая почтовая служащая, называющая себя Татьяной Григорьевной. Это был для нее тяжкий удар — не на что стало жить. Ее второй муж погиб под Ленинградом. «И вот я застряла здесь с четырьмя детьми на руках, а есть нечего». Осенью 1941 года Татьяне Григорьевне было 33 года. Немецкую оккупацию они пересидели в подвале. А за четыре дня до прихода немцев Ржев бомбили. «Такой ужас! — пишет Нина Семеновна в своем дневнике. — Что же будет дальше?» И ночью уснуть было нельзя. Гестаповцы постоянно стучались, задавали одни и те же вопросы: «Где коммунисты? Где они прячутся?» Один офицер, стоявший на квартире неподалеку, все время хвастал — мол, Москву и Ленинград давно взяли. «Я ничего ему не отвечала, я ему не поверила». Нина Семеновна так и не дожила до прихода советских войск, она погибла от голода в оккупации, потому что немцы конфисковали все имевшиеся у нее продукты.
Калинин пал 14 октября 1941 года. Николай Антонович Шушлаков рассказывает: «Немцы, когда пришли, разрешили жителям города в течение пяти дней грабить все, что попадется. И вдобавок освободили из тюрем всех уголовников, чтобы и те могли вдоволь поворовать». Две недели спустя Александра Жолова и ее подруга Любовь Карализова пришли в город. «Боже мой, что мы там увидели!» — невольно восклицает она. Женщина хоть и прожила в Калинине всю жизнь, «но не могла узнать родного города». Повсюду были одни развалины, застывшие на рельсах трамваи с выбитыми стеклами, воронки от бомб и снарядов. Электроэнергии в городе не было. Около трамвайного парка они увидели немецкие танки. Солдаты со смехом и шутками разбивали на части статую Ленина на площади. А на пьедестале, где раньше стоял памятник Ленину, красовался огромный флаг со свастикой. Когда на следующий день какой-то молодой человек попытался этот флаг сорвать, его поймали и повесили вниз головой у того же пьедестала. «Двое суток спустя он умер, — продолжает Жолова, — но это лишь укрепило нашу решимость бороться с ними».
С начала октября и в ноябре самолеты люфтваффе постоянно атаковали транспортные узлы, военные и промышленные объекты, расположенные вокруг Москвы. Работница одной из фабрик Наталья Павличева помнит, как почти каждую ночь выла сирена воздушной тревоги. Им приходилось дежурить на крышах.
«И вот группу наших, таких же, как я, девчонок, послали на крыши сбрасывать зажигалки. Мы и сбрасывали их, если они попадали на крышу. Страшно было, конечно, тебе ведь всего 17, но привыкаешь в конце концов».
Рассказывая все это, Анастасия Егорова темпераментно жестикулировала.
«Конечно, нам было страшно. Упадет эта зажигалка, фосфор горит, разбрасывая искры, а тебе тут же надо подбежать, ухватить ее щипцами и бросить вниз. А искры летят во все стороны, обжечься ничего не стоит. Но мы потом пообвыклись, даже руками в перчатках хватали их за корпус и тут же совали в ведро с водой».
С падением Калуги 13 октября и Калинина 14 октября немцы существенно приблизились к Москве на северном и южном направлениях. Слабая линия обороны от Волоколамска до Малоярославца и Можайска оказалась в нескольких местах прорвана. Но в Москве ни о чем не знали. Актриса Мария Миронова вспоминает, как они «все время слушали радио, подробно обсуждая все новости». Вся жизнь была сосредоточена на этом. «Тревожное это было время, причем для всех, даже для самых знаменитых актеров». Рабочие на заводах спали прямо у станков, отстояв 12-часовой рабочий день. Шестнадцатилетняя Наталья Жирова, изготовлявшая части для снарядов «катюш», вспоминает: «Нам часто казалось, что Москва окружена, и поэтому мы даже не ходили домой после работы».
ЦК партии и Государственный комитет обороны приняли решение об эвакуации части госучреждений, включая дипломатические миссии, в расположенный на Волге Куйбышев, в 850 километрах от Москвы. Операция эта началась в ночь с 15 на 16 октября 1941 года. На железнодорожных вокзалах происходило настоящее столпотворение, нередко людей затаптывали насмерть. В городе началась паника, имелись случаи мародерства. В середине октября 1941 года коммунистический режим находился на грани падения. Представители властей пытались покинуть город, прихватив с собой нажитое, на восточных окраинах Москвы происходили дорожные заторы. Циркулировали слухи, что вопрос о сдаче столицы — дело решенное. Все учреждения и промышленные предприятия столицы не работали. Желающие во что бы то ни стало покинуть Москву буквально атаковали немногочисленные поезда.
«16 октября был страшный день в Москве, — вспоминает журналист Малюхин, переживший панику на Казанском вокзале столицы. — Составы были сформированы не из обычных пассажирских вагонов, а из товарных и вагонов метро», — вспоминает он. Поезда следовали только в одном направлении — на восток, отправлялись хаотически, следуя вопреки всем мерам безопасности один за одним, чуть ли не вплотную друг к другу, в пределах видимости». Из мавзолея на Красной площади было эвакуировано в безопасное место мумифицированное тело Ленина. Но сам Сталин оставался в Москве. И это сыграло стабилизирующую роль. Гавриил Темкин, участвовавший в рытье противотанковых рвов, рассказывал, что слух о том, что Москву собираются сдать, катастрофически подорвал боевой дух членов их бригады. «Всем вдруг стало все равно», — уточняет он. Какой смысл было тратить силы на возведение оборонительных рубежей? Политрук, попытавшийся было вразумить рабочих, призвать их продолжать работу, понял, что ничего у него не выйдет, и украдкой исчез в неизвестном направлении. Тем временем значительно похолодало. У Темкина украли нижнее белье, подметка на сапоге отвалилась, и молодой человек вдруг почти физически ощутил, что шансы уцелеть стремительно уменьшаются.
19 октября генерал Жуков объявил в Москве осадное положение[58] . В городе начали действовать законы военного времени, включая комендантский час и расстрел на месте всех преступных элементов. Прорыв немцами можайской линии обороны между Калинином и Калугой и, кроме того, в районе Наро-Фоминска создал серьезную угрозу для Москвы. Жуков у стен столицы принимал те же меры, что и раньше под Ленинградом. Он распорядился эшелонировать оборону в глубину, перекрыть все важные подходы к столице. Срочно проводились инженерные работы по возведению дополнительных укреплений и противотанковых заграждений на всех участках вероятного наступления немцев. Для проведения упомянутых работ были мобилизованы 70 000 учащихся московских школ и 30 000 заводских рабочих, вооруженных лопатами и кирками. Вера Евсикова вспоминает:
«Эти противотанковые рвы были огромные — 8 метров шириной и 10 м глубиной. Рыли их в основном женщины, очень это была тяжелая работа. Приходилось разжигать костры, чтобы хоть как-то отогреть скованную морозом землю и уже после копать. Промерзал только верхний, довольно тонкий слой земли, потом рыть было легче».
За три недели жители Москвы вырыли 360 километров противотанковых рвов и установили тысячи противотанковых заграждений — «ежей», протянули 660 километров колючей проволоки. Гавриил Темкин помнит атмосферу всеобщей тревоги и неуверенности, царившую в рабочем батальоне. «Все с растущим страхом вслушивались в сводки Совинформбюро, сообщавшие об оставленных Красной Армией советских городах. Немцы все ближе подбирались к Москве».
На всех подходах к столице готовили к подрыву мосты, минировали речные берега и каналы, всюду насыпались высокие валы, непроходимые для танков и бронетранспортеров.
Работы по возведению заградительных сооружений, хоть и проводились в тылу, становились небезопасными. 25-летняя ткачиха Ольга Шапошникова, направленная на рытье траншей вместе с остальными работницами фабрики, вспоминает, как их группу обстрелял с бреющего полета немецкий истребитель. «Одиннадцать наших девушек погибли, и четверо получили ранения», — рассказывает она.
Близость немцев ощущалась остро. «Те ночи в Москве были очень тревожными, — вспоминает Елена Шахова. — Было отчетливо слышно, как совсем неподалеку бьют орудия».
«Холод был страшный, жуткий мороз, но нас все равно отправляли рыть окопы. Что поделаешь — надо, и мы рыли и рыли».
Немецкие самолеты сбрасывали листовки «Сдавайтесь — Москве конец!» «Но мы не верили ни единому слову».
Никаких видимых признаков того, что Москву готовились сдать врагу, не было. Эвакуация наиболее важных учреждений — министерств и ведомств — в Куйбышев и хозяйственных объектов на Урал
