некоторые буквы на пересечении слов немного – ха-ха, совсем чуть-чуть – не совпадали: такие места Марина обходила революционным образом – ставила в квадратике вторую буковку. Рядышком с первой. Ее кроссворд – что хотела, то и делала. Она откинулась на подушку. Очередное слово поставило Марину в тупик. Три известные буквы «т», 'р' и «а», несложный вопрос, а ответа нет. Она перечитала вопрос. Гимнастический снаряд или приспособление для выполнения цирковых номеров воздушной гимнастики, представляющие собой горизонтальную перекладину, подвешенную на двух тросах. На восемь букв с первым слогом «тра» Марина знала одно слово, но оно сюда не подходило. «Трахнуть» – это глагол, в кроссвордах же допускаются лишь существительные. «Тра-тра-тра, – пропела Марина, – тра-ра-ра». И решила оставить «трахнуть». Марина ткнула ручку в газету. На букве «н» ручка умерла окончательно. Марина швырнула ею в телевизор.
«Черт! – выругалась она. – Есть здесь кто?» Марина двинула пяткой в стенку. Подождала и пнула вновь. Тишина. «Ну нет, – предупредила Марина, – от меня так просто не отделаешься!» Она натянула ботинки, обошла кровать, прислонилась спиной к стене. Махнув ногой, Марина что есть силы громыхнула каблуком. Еще, еще… Она барабанила не останавливаясь. «Мерзавцы! – обиделась Марина. – Не идти же к ним в трусах? Эй, есть здесь кто?!» Только эхо звякнуло в номере. Марина подошла к противоположной стене. Прилипла ухом. Ни шороха. Пнула, на всякий случай. Тишина. «В этой дыре никого нет, – сообразила Марина. – Я тут единственная. Как всегда». Марина щелкнула зажигалкой, обернулась. «Сейчас все здесь спалю к чертовой матери», – сказала она. Отступать она не умела. «Начнем с занавески…» Марина поднесла зажигалку: пламя, не заставляя себя ждать, скатилось на ткань, миллиметр за миллиметром потекло вверх. Марина прошла к столу, вынула из пачки сигарету, вернулась к окну, прикурила от занавески. Красиво. Марина склонила голову, замерла. Под потолком расползалось симпатичное дымное облако. «А вдруг из него дождь пойдет? – подумала Марина и тут же возразила. – Не пойдет, чудес не бывает». Пламя росло. «А ну тебя!» – крикнула Марина и пнула ботинком. Пламя не послушалось и продолжило путь. Марине это не понравилось – она не хотела быть в роли подчиненного. А тут какой-то огонь! Марина метнулась к столу, схватила графин. «Не желаешь по-хорошему?! Вот тебе, вот!» Пламя выплюнуло последнюю порцию дыма, как испустило дух, и увяло.
Марина вспомнила, что ей была нужна ручка. Она приоткрыла дверь, оглядела коридор. Ни души. «Все равно, ведь так не пойдешь, не поймут». Марина накинула шубу, герметично запахнулась, вышла из номера.
Соня Русланову любила всей душой. И Лещенко она любила. Петра. И Вертинского. А еще – Бориса Рубашкина. Всех «стариков» любила. Такой был вкус. Разыскивала пластинки, торговалась. Или менялась. Несла домой, прижав к груди. Жорик за них высмеивал ее. А за рокеров Соня высмеивала Жорика. Она полагала, что рокеры недостаточно постарели или поумирали, чтобы их можно было любить. Жорик крутил пальцем у виска и говорил, что у Сони некрофилия в чистом виде. В этих вещах он разбирался – учился в университете. «А грязный вид, это какой?» – спрашивала Соня. Жорик говорил, что у нее и грязный и чистый вид в одном лице. Понятно было, что он ни в чем не разбирается. Даже не может правильно применить свои психоаналитические знания. Его самого впору было прозондировать этими методами. Но Соне он был симпатичен. А о другом она пока не думала.
Русланова закончила «По диким степям Забайкалья», затянула «По Муромской дорожке». А потом «Коробейники». А потом «Окрасился месяц багрянцем». И еще, еще. Соня почувствовала, как по спине забегали мурашки. Какой голос, какой дух! Жорику не понять. А потому, что не хочет. Самоуверенность, больше ничего. Гордыня. А ты послушай, вникни. Не хочет. Студенты, они в большинстве своем безбожники – Соня судила по Жорику. Поковырялся в книгах и уже не верит ни во что. Все ему понятно и без Бога. Нельзя так, нельзя. И все-таки, он ей, кажется, нравился. Не красавиц, не урод. Средний парень. Высокий. И добрый – это самое главное.
Соня перевернула пластинку. Русланова принялась за «Выхожу один я на дорогу», а Соня вспомнила про собачку. Вчера вышло объявление, и сразу же получился успех: откликнулся владелец собачки, похожей на собачку старушки. Прискорбно, но владелец бесплатно отдать ее не может. Сейчас не то время, за так ничего не делается. Сумму, которую назвал владелец… Таких средств у Сергея Арнольдовича не было. Владелец сказал, что собачку сможет попридержать всего несколько дней. Три-четыре дня было в распоряжении Сони и Сергея Арнольдовича. Не густо. Но и через неделю денег по-прежнему не будет. «Купите в кредит», – пошутил Жорик, когда вез Соню домой. Соня обиделась. «Ну и зря, – сказал сегодня Сергей Арнольдович, – идея очень даже стоящая». Соня преисполнилась гордостью. За Жорика. Сергей Арнольдович связался с владельцем собачки и предложил выкупить ее с рассрочкой. То есть небольшую часть денег сейчас, а оставшуюся сумму – в несколько приемов. Это было удобно. Владелец согласился, и Сергей Арнольдович договорился с ним о встрече.
Днем Сергея Арнольдовича не было, и Соня гадала, как встретит Жуля новую собачку. «Ничего, разберемся как-нибудь». Соня накормила Жулю кефиром и принялась за дневник. В дневник она выписывала мысли великих о любви. А на прошлой неделе Соня писала о красивом и безобразном. Соня вернулась на ту страницу. Красивое являлось для нее материей сложной, загадочной. Еще больше загадок было в безобразном. Соня перечитала текст. «Он (речь шла о Байроне), будучи собою красавец, воображал себя уродом и дичился общества людей, мало ему знакомых, опасаясь их насмешливого взгляда». Так говорил Пушкин о Байроне. А вот и Чехов в «Исповеди»: «Мне вдруг стало казаться, что люди изменились…. Уроды стали красавцами, злые добрыми, гордые смиренными, мизантропы филантропами». «Вот бы в одночасье Сергей Арнольдович превратился в филантропа, – подумала Соня. – Да…» Или такое: «Чаще всего положительные действующие лица – красавцы, словно срисованные с обложки журнала „Экран“, а отрицательные – уроды». Это Антонов в «Я читаю рассказ». Но большей загадкой для Сони были слова о Гумилеве: «Родители вели из-за меня борьбу. Я был с уродом папой против красавицы мамы и с красавицей мамой против урода папы». Не больше и не меньше…
После трех позвонила старушка. Долго молчала. Соня уже хотела класть трубку. Старушка в последний момент откашлялась и – авансом? – попросила прощения.
– Не стоит, – успокоила Соня старушку и сообщила новость. – У нас для вас хорошее известие. Ваша собачка ждет вас…
– Вы знаете, – перебила старушка и расплакалась, – ведь у меня никакой собачки и не было. Кошечку нужно искать. Мою дорогую…
«Вот тебе раз! – подумала Соня. – Сергей Арнольдович с минуты на минуту будет здесь, что же она ему скажет? Ведь он собаку везет. Собаку!»
– Я не причинила вам хлопот? – спросила старушка.
– Что вы! Нет, конечно, – сказала Соня. – Мелочи жизни.
– Я сегодня… Перебирала фотографии. Вот они… – В трубке зашелестело. – Давно не смотрела их… Несколько дней. И что вы думаете? Вспомнила: кошечка у меня живет… жила. Кошечка. Найдите, прошу вас.
– Давайте так, – предложила Соня, – я к вам подъеду сегодня, и вы покажете мне ваши
