Прошмыгнула купецкая следом деньга, Чтоб алчбу утолить поначалу мехами, Осмотреться, прикинуть и, взбухнув стократ, В дрожь бросая округу, уже с барышами, На почтенье и зависть, вернуться назад. Но едва ли с того капитал наберётся?.. На подмогу, покуда торговля кипит, Хлынул пьяной рекою, в таёжном народце Выжигая ум и здравомыслие, спирт. Красный зверь-то — по сердцу царап! — обжигает, Нарастает дыханьем дремучих страстей. И лабазы всё пуще росли, подминая Родовые угодья о ленных людей. За острожными тыньями, хоть и не сразу, Зачинались и в небо росли, всё тесней Табунясь у заплывших, у тучных лабазов, Избы тульских кровей да рязанских кровей, Ведь какая-то жадная сила, нимало Не скудея с годами, как встарь, тяжела, Сёла целые — с отчих гнездовий снимала И на отсвет удачи — на север влекла. А навстречу им — потные звери в запряжке Изогнулись за взмыленным коренником — С ясаком! — наплывали оленьи упряжки, И бубнил по тайге бубенец: «С ясаком!» Ай, богат да изряден ясак! — проливная, Щедро сбрызнутая по хребту серебром, Так и льётся лиса по рукам, оплывая Вороным, невесомым, холодным огнём. И, застлавши глаза, обжигающий, дивный, Под горячим дыханием влажно дрожа, Сердце нежно покусывает — соболиный, Так и прыщет мохнатыми звёздами — жар…

III

Он сквозь годы прошёл, этот жар… Потому ли, Как и встарь, стервенея, в крутой оборот Так природу берёт, не жалея ни пули, Ни червонцев, ни водки, наезжий народ? Поглядишь, как иной вас коммерции учит, Прёт в заветные поймы с ружьём и вином, Да и сплюнешь со злостью — ведь это же купчик Ворохнулся и смял сострадание — в нём. Это вскинулся хищник — вцепиться в добычу, Навалиться, подмять её и тяжело Закогтить её — всю! — под заёмным обличьем Воспалённое, алчное пряча мурло. И в кромешную ночь, воровскою порою, Чтоб отборным орехом бюджет подкрепить, Взять кедрач, да и выхлестать бензопилою, В безымянную пустошь его обратить. Он при деле — и зимник, быть может, роднит нас, Может, вместе мостим мы таёжную гать… Только, высосав душу, свербит ненасытность, И темней распалённая жажда — урвать! И здоровье в порядке, и нервы в порядке, Крепко спит, ведь он сердцем не врос, наконец, В мир тревог наших, наших раздумий, по хватке, По бессовестной, низменной сути, — пришлец. Мне известен такой… «Мандарин», с вертолёта, Люк закупорив грузною тушей, он бил Беззащитных лосей и смеялся: «Охота!..» — Бил и после описывал бойню, дебил. Бил на выбор зверей, как заправский сезонник, В налитое плечо уперев карабин. Обжигал покрасневшую щёку, в казённик Досылая исправно патрон, магазин… Бил, рискуя свалиться, над зимней тайгою На холодных ремнях зависая, но — бил, Бил, отпинывал гулкие гильзы ногою, Беззащитных молочных телят не щадил… Ах, с каким упоеньем он бил их: «Раздолье!» — (Это нужно увидеть…), чтоб, в синем дыму, В перезвоне и лязге, хмельное застолье Славословия, чавкая, пело ему. Он царил, применившись к звериному бегу, Умножая безрадостный список потерь… Ему кровь веселил по кровавому снегу Обречённо влачащийся, загнанный зверь.
Вы читаете Покорители
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату