К истокам слова. Рассказы о науке этимологии

type='note'>[92] как в русском, так и в ряде других, главным образом, европейских языков.

Бывают более сложные сочетания звуков, присущие исключительно или почти исключительно какому-либо одному языку. Вот три примера с типичными для литовского языка сочетаниями согласных:

[лкшв] —	pilksvas [пuлкшвас]	‘'сероватый’
[нкшт] —	minkstas [мuнкштас]	‘мягкий’
[ргжд] —	bergzdas [бя?ргждас]	‘пустая порода’.

Последний пример можно дополнить более сложным сочетанием: [ргждж] — bergzdzias [б?яргжджас][93] ‘бесплодный’. Для нас, носителей русского языка, сочетание пяти согласных подряд кажется необычным. Но давайте внимательнее присмотримся к нашим собственным словам — к словам русского языка: вздрогнул, встреча, агентство. В последнем слове, которое представляет собой русское образование на основе заимствованного слова агент, мы также встречаем сочетание из пяти согласных: [нтств].

Этимологи при анализе слов иноязычного происхождения берут «на вооружение» разного рода сочетания звуков (согласных, гласных, тех и других, вместе взятых). Ибо эти сочетания нередко являются своего рода «визитной карточкой» языка.

Японский ректор Варшавского университета

Поскольку набор и качество звуков в разных языках могут значительно расходиться, слова в процессе их заимствования нередко подвергаются существенным фонетическим преобразованиям. Если бы этого не происходило, если бы фонетический облик слова оставался неизменным при заимствовании из одного языка в другой, то под влиянием огромного количества заимствованной лексики языки давно утратили бы присущие им индивидуальные особенности фонетического строя. Однако в действительности подобного полного «стирания» фонетических границ между языками мы обычно не наблюдаем. Каждый язык в основном сохраняет свой фонетический строй, а заимствованные слова как бы преломляет сквозь призму свойственного ему произношения.

В результате в процессе заимствования определённые звуки языка-источника могут передаваться не точно такими же, а (там, где отсутствует полное совпадение) лишь сходными звуками заимствующего языка. Такая происходящая в процессе заимствования замена одних звуков другими называется фонетической субституцией (замещением). О том, что такое фонетическая субституция, мы можем получить некоторое представление, если обратимся к такому хорошо знакомому нам явлению, как акцент. Ведь акцент — это, в сущности, перенос артикуляционных (произносительных) особенностей родного языка на произношение иноязычных слов. Если, например, из двух «плавных» звуков [р] и [л] в китайском языке имеется только [л], а в японском только [р], то естественно, что китаец будет произносить русское город как голод, а японец слово лом произнесёт как ром.

Именно такого рода особенность фонетической замены проявилась в случае с одним японцем, который был приглашён в Варшавский университет читать лекции по современной японской литературе. Однажды этот японец, немного говоривший по-польски, познакомился в кафе с поляком. «Вы, наверное, приехали в Варшаву в качестве туриста?»— спросил поляк. «Нет, я здесь работаю», — ответил японец. «Кем же вы работаете?» Ответ японца озадачил его собеседника: «Ректором Варшавского университета» («Rektorem uniwersytetu Warszawskiego»). Увы, японец хотел сказать лектором, но не смог совладать с прирождённым акцентом (пример А. Сабаляускаса).

О городе Турку, «ерах» и «ерях»

Этимологизируя исконные слова в языке, мы опирались обычно на систему фонетических соответствий в родственных индоевропейских языках. Обращаясь к заимствованной лексике, мы должны иметь в виду уже не фонетические соответствия, а фонетическую субституцию.

Разницу между этими двумя явлениями можно понять на следующем русско-литовском примере. Русский глагол быть (др. — русск. быти) находится в исконном родстве с литовским глаголом buti [бy:ти] ‘быть’. Гласные ы и u в корне этих глаголов отражают обычные фонетические соответствия (см. таблицу стр50), как и в случаях дымъ — dumai [дy:май] ‘дым’ (множественное число), сынъ — sunus [су: нyс] ‘сын’ и т. п. А вот литовское слово buitis [буйтuс] ‘быт’ нельзя считать исконно родственным русскому быт, потому что соотношение [уй] — [ы] отражает не родственные фонетические соответствия, а случаи фонетической субституции при заимствованиях из славянских языков в литовский: русск: мыло > литовск. muilas [мyйлас] ‘мыло’; др-русск. тынъ > ст. — литовск. tuinas [туyнае] ‘тын’.

В процессе фонетической субституции славянские звонкие согласные при заимствовании в финский язык передаются соответствующими глухими; *долбто (русск. долото) > финск. taltta [тaлтта] ‘долото’; лъжька (русск. ложка) > финск. lusikka [лyсикка] ‘ложка’; търгъ (русск. торг) > финск. Turku [тyрку] (топоним).

Приведённые примеры интересны не только в том отношении, что в них славянские звонкие переданы финскими глухими согласными. Изучение заимствованной лексики помогает не только этимологам, но и историкам языка. Заимствованные слова сохраняют подчас такие фонетические и иные особенности, которые уже давно были утрачены в языке-источнике. Взять хотя бы древнерусское слово лъжька. В результате фонетических преобразований на русской почве (лъжька > ложка) «ер» (ъ) в этом слове превратился в гласный полного образования о, а «ерь» (ь) исчез как в произношении, так и в написании. Когда-то в древности «ер» произносился как краткое [у], а «ерь» — как краткое [и]. Финское заимствование lusikka чётко отражает это древнее произношение. В других, более сложных, случаях подобного же типа анализ заимствованной лексики позволяет лингвистам проверять правильность реконструкций, которые относятся ещё к дописьменной эпохе.