за пределами собственно поля боя, стали учитывать снабжение войск, доходило до крайностей — нужно было считать количество запасных подков для конского состава армии.
В начале 80-х годов прошлого века саксонский лейтенант фон Науманн впервые предложил учитывать в играх моральный фактор и разработал специальные формулы для его подсчёта. В качестве примера он избрал сражение под Шпихерном 6 августа 1870 года во время Франко-прусской войны. Французский командующий счел себя к вечеру побеждённым, тогда как прусский даже не задумывался об этом, хотя количественные результаты боя были ничейными.
В военно-штабные игры играли и в России и в СССР — известна командно-штабная игра января 1941 года, в которой принимали участие командующие военными округами, корпусами и дивизиями.
Однако эти игры были скорее военными, чем историческими. В них играли штабные офицеры для повышения своей квалификации. К тому же организация подобной игры требовала много усилий, которые мог себе позволить только человек, профессионально занимающийся предметом. Участники игры рассаживались в отдельных комнатах, общаться друг с другом командующие различных дивизий или корпусов могли только через адъютантов, перемещение которых строго контролировалось посредниками. Порой такие игры занимали не одну неделю.
Позволить себе такую роскошь нынешняя Служба была не в состоянии — поэтому наша игра в реальном времени ограничивалась только одними сутками.
— Ну, что нового в большом мире? — спросил нас человек по имени Второй, игравший за «синих».
— Да ничего хорошего! — обрадовал его один из гостей, — тут давеча была начальством предпринята попытка развернуть агентурные сети! На территории Украины планировалось создать даже три резидентуры: в Днепропетровске, Львове, Чернигове. Когда Директору додумались показать смету, он отхлестал инициаторов папкой по роже: мол, беду накличете!
— И совершенно справедливо… — пояснил Первый. — Было какое-то решение «Бени»[113] на предмет того, чтобы выделить средства «в рамках общего бюджета». Кому это придет в голову перераспределять смету и из Парижа ехать нелегалом в Днепропетровск?
— Ха-ха, — грустно улыбнулся Второй, — российская сторона из экономии вообще сокращает аппарат военных атташе в Украине. Вместо трёх — сухопутного, военно-воздушного и военно-морского, останется один «атташонок» сразу на три государства: Украину, Белоруссию и Молдову. Основные функции военных атташе — производить полагающиеся по договорам проверки — отныне будут переданы специальным выездным комиссиям. Кто-то ушлый посчитал, что им приехать на неделю, напиться, натрахаться всласть обойдется дешевле… заодно и проверят.
Содержать балбесов, чтобы они круглый год на Украине пьянствовали и по бабам таскались, становится для россиянской казны накладно!
— Знаем мы эти выездные комиссии, — парировал Первый, — как-то в поезде, я совершенно случайно столкнулся с одной такой делегацией, возвращающейся в Москву. Генерал-полковник в фуражке с высокой тульей, в синих спортивных штанах и мятой форменной рубашке без галстука; вокруг него прыгают такие же полковники. Запаслись граждане военные салом (у всех тёщи на Украине) и начали пить.
Обрыгали все, что только могли, раздевали проводницу. Наконец, часов в двенадцать ночи, на пограничной станции «Хутор Михайловский» в вагон заявился российский сержант милиции и разогнал их всех пинками по купе…
— А что, разве раньше было лучше? — вступился за «россиянскую» армию мой спутник, служивший во времена оны контриком на Байконуре. — Наша 38-я площадка курировалась лично замглавкома РВСН товарищем генерал-полковником Яшиным. Под конец существования СССР она стала объектом загадочного циклопического строительства. Навезли камня, разбили площадь, соорудили два огромных мраморных фонтана. Один назывался «Черномор», другой — «Воевода». Возвели рядышком двухэтажные бараки. Это была страшная государственная тайна! Я лично подозреваю, что там строили шикарный генеральский бордель.
Ленинск их уже не устраивал, хотелось экзотики.
Приезжал Яшин на полигон, как наш брат контрик, конспиративно, без свиты, за ним молча ходили всего два полковника.
Но, увы… Замкомандующего примкнул к ГКЧП, и тайна площадки была погребена навеки. Солдатики сразу же засрали фонтаны… Зачем засрали? Считалось, что строить туалеты в пустыне — признак дурного тона. Солдаты ходили оправляться за бархан, для офицеров построили дощатый нужник. Специально для Устинова в своё время возвели кирпичный туалет с синим унитазом из итальянского фаянса и, невиданное, — подвели к нему воду. Только охрану выставить забыли! Прапорщики сразу же скрутили унитаз и зарыли его в песок, а потом обменяли на водку. Видел я этот унитаз в одной из квартир Ленинска…
В ответ я тихо хрюкнул:
— Прапорщики! Эти что угодно пропьют! — а потом, с ностальгическим вздохом, добавил: — Да, пили в СА здорово! Помню, у нас в полку[114] капитан, начальник ГСМ, по причине дрожания рук не мог пить из стакана и, будучи не в силах удержать ложку в руках, ел только твёрдую пищу. Сам себе налить уже не мог. Утром здоровается с таким же трясуном, как сам, — по полчаса ловят руки друг у друга. Однажды, ещё зеленым лейтенантом, я при получении разлил некую толику аква виты. Начальник ГСМ на меня ТАК посмотрел! Я для него стал хуже фашиста. Был бы у него пистолет — точно убил бы.
Вообще, для того чтобы раздобыть спирт, никакие усилия не считались чрезмерными! Как-то осенью шатались мы по части в спорт-массовое время. Я номинально был ответственным, командовали сержанты, солдаты пинали мяч на стадионе. Вдруг мой дружок Иван вспомнил:
— Я ведь два года назад в учебном корпусе закрыл в сейф канистру спирта и потерял ключ!
Тут же мы послали солдата в автороту за лучшим сварщиком. Прямо на этаже раскочегарили газосварочный аппарат, начали резать сейф. Главное было, чтобы спирт не нагрелся и не вспыхнул.
«Батя», комполка, глядя на наши ухищрения, не стерпел:
— Я бы за два года его зубами разгрыз! Эх вы, салабоны.
— Кто пьян, да умен — два угодья в нём! — ханжески заметил Первый… — зато наша армия…
— Наша славная армия была сплошным бардаком! — оборвал его мой спутник, старший Первого по званию. — А институт в Харькове, где учился я и, вообще, где многие ракетчики получали высшее образование, служил сущим притоном. Принимали туда без экзаменов, по направлению. Брали всех желающих, потому что институт, как и майорское звание, не давал возможности вырваться из полигона. Помню, раз мой приятель Овчаренко (кличка «Жолдас»), из прапорщиков, возвратился через три дня после начала сессии, весь в бинтах, как кукла, разве что кровавый след за ним не «тянется по сырой траве». Пришёл потом на него контрику донос: он-де устроил драку в Доме офицеров, сорвал карниз и пошёл с ним наперевес. На суде чести Овчаренко заявил:
— Я не опозорил чести полка и честно бился до тех пор, пока какая-то блядь не ударила меня сзади табуреткой по голове!!!
— Да, были люди в наше время, богатыри, не вы, — усмехнулся Второй, — а теперь и того хуже…
— Чем же может быть хуже?
— Да вот, увольняли у нас по выслуге лет майора Дроздова… прощались с ним на утреннем разводе. Дали «чёрную» (мельхиоровую) медаль «Ветеран Вооруженных Сил». Юбиляр её тут же выбросил в кусты.
Кто-то увидел и донёс замполиту, то есть тьфу — заместителю по воспитательной работе, один хрен. Тот попытался вразумить Дроздова:
— Вам её Родина дала, товарищ майор!
На что тут же и услышал:
— Иди ты на хуй со своей Родиной и со своей медалью.
Это были его последние слова в Конторе…
— Неужели расстреляли майора? — удивился мой провожатый.
