Благодаря этому пара тонн золота, десяток миллионов долларов и ведро алмазов никуда не ушли и не пополнили, таким образом, именные счета прорабов Перестройки в Креди Женевьев и Чейз Манхэттен Бэнк… Как новое мышление-то пострадало… а всё проклятущий Берия. Дотянулся проклятый Сталин!
…А между тем там, внизу…
Берия задал Горшкову только один простой вопрос — мечтает ли он о том, чтобы его любимые ЗАСы были разрушены, разграблены, превращены в помойки… В лучшем случае — чтобы рыночные торговцы хранили там гнилые мандарины?
На встречный вопрос — почему это может быть? — Берия пояснил, что ХОЗЯЕВАМ этого бардака абсолютно не нужна Советская Россия, а значит — им не нужно, чтобы в случае нападения на неё хоть кто- то уцелел бы…
Горшков хорошенько подумал и не мог не согласиться с его правотой.
Вы знаете — хороший специалист не только флюсу подобен. Он, в хорошем смысле, в некотором роде маньяк…
Горшков любил своё дело! И детище рук поколений советских людей — Подземную Москву… И ему было бы ужасно жаль, если бы это всё — любовно сбереженное добро пошло бы прахом.
— Но что же делать? — спросил уязвленный в самое сердце Горшков.
— Мне нужно схватить змею за голову, — отвечал ему человек в пенсне…
Так и получилось, что в сторону города Чехова отправился состав в составе дизель-поезда ДПС-01, и отправился он вовсе не с Курского вокзала!
Несколько позднее. Москва, Улица Солянка, дом восемь. Приёмная Попцова
— Без доклада не пущу! — встав в дверях, секретарь Ольга Тонина гордо смотрела в лицо людей в камуфляжных костюмах незнакомой расцветки, в чёрных вязаных «чулках» с прорезями для глаз и рта на голове.
Ольге было страшно до озноба, но она только повыше вздёрнула подбородок и с отчаянной наглостью повторила:
— Не пущу! Без доклада…
Незваные гости, которые, как известно, гораздо хуже татарина, как котёнка, отшвырнув её в сторону, ворвались сквозь двойные двери в кабинет.
В кабинете никого не было.
— Где твой хозяин, сучка? — схватив секретаря Ольгу за пышные светло-пшеничные волосы (натуральные, между прочим), спросил её, видимо, старший из налётчиков.
— В партком ушел! — трясясь внутренне от ужаса, дерзко пошутила секретарь Ольга…
— Но его там нет?! — удивился принявший шутку за чистую монету старший…
— Тогда… в профком! — продолжала ёрничать секретарь Ольга… Однако старший прекрасно знал, что никакого профкома в этой организации никогда и в помине не было.
В Академии Куантико[26] старшему разъясняли, что блондинка- секретарша должна очень ценить своё лицо.
И поэтому старший с размаху резко, коротким тычком ударил секретаря Ольгу, ломая ей нос и вышибая передние зубы.
Однако секретарь Ольга была не только натуральной блондинкой, но и старшим мичманом советского ВМФ (именно так, даже не прапорщиком!).[27]
Поэтому, выплюнув в лицо старшему кровавые обломки своих белоснежных зубов, старший мичман Ольга Тонина произнесла несколько музыкально звучащих, рифмованных фраз, которые старший просто не понял…
Потому что плоховато ещё в Колумбийском Университете поставлено изучение русского народного языка!
Но зато любой боцман с любого судна Совторгфлота, услышь её — сначала восхитился бы, а потом сильно бы покраснел, от природной застенчивости. Уж очень смачно она, секретарь Ольга, его, пидораса пиндостанского, припечатала. Была бы правдой хоть половина её слов — америкашка тут же бы и подох…
Больше секретарь Ольга не сказала врагам ни единого слова.
Так они от погибшей на своём посту секретаря Ольги ничего и не узнали…
Удивленный Читатель сделает большие глаза и спросит: «Как? И почему? В кабинете руководителя режимной организации орудуют какие-то бандиты и, вдобавок, иностранные? Да как они вообще в здание попали?»
Через дверь вошли, отвечу я… Предъявив на входе в здание подлинные удостоверения, выданные за подписью и.о. Председателя ЦК КПСС тов. Махова Е.Н. Того самого, который отказался выполнять решение последнего Пленума ЦК о привлечении к партийной ответственности Шеварднадзе и Яковлева — за развал СЭВ и Варшавского Договора, за прямое предательство интересов СССР. [28]
Мотивировав это тем, что персональные дела указанных «товарищей» ещё не рассмотрены в «первичке» (первично-партийной организации)…
И были указанные граждане в незнакомом секретарю Ольге камуфляже (типа «городской летний») вовсе не бандитами, а более того — отважными борцами с преступностью, из североамериканской FBI.
Которая, как известно, не может оперировать за пределами территории USA.
Однако не клеркам же из CIA заниматься обеспечением государственных интересов Большого Брата?
А интересы были немалые… Впервые — за всё время существования СССР первые лица этого государства трудящихся имели огромные, даже по меркам страны жёлтого дьявола, личные счета в американских банках!
Чем и сковали для себя надёжные крючки — ведь то же ФБР могло в любой момент счета заморозить — спросив:
— Мистер самый лучший немец, а из каких доходов вы такие вклады делаете? Не из вашей же зарплаты ли в 1200 рублей?
И кирдык, денежки-то тю-тю…
Поэтому, когда из Госбанка и Гохрана не поступили подтверждения об отправке ценностей, прорабы Перестройки сильно забеспокоились — и начали названивать в соответствующее посольство.
Первой мыслью руководителя Оперативной группы, специального агента Смита, было то, что Попцов, пользуясь неразберихой, прихватил казённые денежки и сбежал. Ну, обычно каждый судит по себе.
19 августа 1991 года. Шестнадцать часов. Москва, Зубовский бульвар, Пресс-центр МИД СССР
В Большом зале шла международная пресс-конференция… Нет, не так. Осуществлялась публичная порка членов ГКЧП.
Янаев с дрожащими руками потомственного алкоголика, Стародубцев, с его помятым серым лицом деревенского дурачка, Пуго с выпученными от усердия, пустыми прибалтийскими глазами, похожий на кота, который тайком ссыт в хозяйскую кастрюлю с борщом… И другие официальные лица!
Первый вопрос был задан прямо в лоб — где сейчас Горбачёв?
На самом деле судьбой лучшего из немцев мало кто и интересовался — он всем надоел хуже горькой редьки, а журналистам было просто любопытно посмотреть на их реакцию…
И если бы Янаев прямо и честно сказал: Горбачёв расстрелян на месте! — то уважение к ГКЧП только резко бы возросло.
Но… «мы будем следовать курсу, который он начинал в 1985 году…» — снова здорово! — подумали бы
